Александр Бубенников - Годунов. Кровавый путь к трону

– …Да, вызвал Бельского, чтобы попридержать тебя, широко шагающего к царству… и позабывшего содержание духовной несчастного Федора… Ведь ты знаешь, что была такая духовная царя, писанная перед самой его смертью, и я знаю об этом… Так-то, Борис Федорович…

Моментально помрачневший Годунов последним усилием воли взял себя в руки и равнодушным голосом потребовал:

– Вот и скажи, как на духу, Федор, что было писано в духовной. Воспользуйся присказкой: что у пьяного на языке, то у трезвого на уме… Сам о духовной сказал так, что она у тебя в мозгах врезалась…

– А в духовной царя Федора Борисовича было написано, чтобы меня, Федора Никитича Романова, на царство поставить и дать мне в помощь, считай, что в соправители, тебя, Борис Федорович, и твою сестру, царицу Ирину Федоровну…

– Спасибо и на этом, – хмыкнул пьяным голосом Годунов, – значит, я снова правитель-соправитель, как раньше, при покойном Федоре Блаженном, а главным правителем на троне тебе быть по духовной… Не ты ли помогал Блаженному духовную писать? – грозно повысил он голос. – Отвечай честно, ты или не ты? Блаженному, страдающему хворями, трудно такое написать было, даже додуматься до такого – снова определить меня в соправителя при правителе Романове. Так это ты писал духовную для Блаженного?

– Я, – без страха пьяно икнул Романов. – А ты через свою свояченицу Екатерину Шуйскую помог отправить на тот свет царя, как ты называешь его, Блаженного…

– Хорошо еще, что не меня обвинил в отравлении царя Федора, – равнодушно произнес Годунов. – Спасибо и на этом, второй боярин… – И, подначивая на доверительный пьяный разговор старшего Романова, продолжил: – Думаешь, я не знаю, кто по Москве распускал и распускает слухи, что Годунов убил Дмитрия-царевича и вот теперь добрался шурин до своего зятя-царя?…

– За все слухи я не отвечаю, но знаю, кто пытался отравить Дмитрия-царевича и его мать Марию… – дерзко и пьяно изрек Федор Романов. – Кто на ножички его подтолкнул. Конечно, не ты, но ты же сам знаешь, кто мстил всем последним Рюриковичам, кто мою матушку Анастасию отравил, кто отравил ее сына, несчастного Федора… У нас с тобой один источник – мститель Дмитрий Иванович, что из небытия пришел и в небытие уйдет… Он-то, надеюсь, не только меня, но и тебя просветил, что мстит за гибель Дмитрия-внука, а если глубже копнуть, за грех предательства клятвы целования креста моего прапрадеда Василия Темного, за отравление его соперника за трон Дмитрия Шемяки…

– Воистину, что у пьяного на языке, то у трезвого на уме, – сказал нарочито весело Годунов и почему-то задумался на секунду о том, что не видел в этом войске своего «мстительного Дмитрия Ивановича из небытия». – Слава богу, что мы с тобой высказались по поводу духовной царя и по князю Симеону… Сейчас-то признаешь мои права на царство, я же не собираюсь тебе мстить, что ты меня хотел обойти и сам взойти на престол…

– Отравленный вашей Екатериной царь хотел меня поставить на престол, говорил, что лучше соправителя, чем шурин Борис, не найти… – пьяно улыбнулся Федор Романов. – Твоя взяла… Забываем про князя-слепца Симеона, забываем про то, что тебя, Борис Федорович, помурыжили с возведением на престол, палки в колеса твоему царскому поезду… Скажу как на духу, при братьях моих и соратниках: «Ступай на царство без промедления! Твоя взяла!» За тобой удача, раз такой пир с ханскими послами учинили, идя сюда воевать с татарами. Но и ты слово дай, дай нам «царский обет» никого не притеснять, не ссылать, не казнить в течение хотя бы трех-пяти лет. И Романовы признают твое великое самозванство на престол, твое избрание на царство, а…

– Слово! – не дав ему договорить, кивнул головой Годунов. Потом подумал и продолжил, так же пьяно и весело: – Ты же хотел сказать «а не то», Федор, говори, не порть веселья пьяного пира… Я ведь должен знать, чего мне ожидать и чего мне бояться…

– При выполнении твоего «тайного царского обета» ничего не бойся в своем великом самозванстве на трон… А нарушишь обет, будет тебе другой самозванец… Я его начал изготавливать из праха и пепла, но пока приторможу процесс изготовления, раз такое чудо, раз такой пир с татарами вышел, раз «мстительный Дмитрий Иванович», истребив последних Рюриковичей, сам на этом пиру вусмерть упился…

И зверски напились тогда на пиру не только счастливые братья Романовы, перепились все бояре и воеводы, и сам Годунов крепко «принял на грудь» перед тем, как возвращаться в столицу «победителем татар».

Это была чудесная метаморфоза, когда не война, а многодневное пиршество на Оке сплотило русское войско, дворянство, а главнокомандующий Годунов завоевал великую поддержку и симпатию мелкопоместного дворянства и одержал бескровную победу над соперничающими с годуновской партией боярскими партиями Романовых, Шуйских и Мстиславских.

Когда Годунов распустил свое огромное войско и вернулся «бескровным победителем» над чужими и своими в Москву, то столица радостно и беспрекословно присягнула своему царю, а присягнувшие бояре Думы даже пикнуть не смели насчет предъявляемых Борису Федоровичу претензий и требований серьезных «гарантий личной безопасности». Образней всего о венчании Бориса Годунова на царство «по всенародной просьбе» написал дьяк Иван Тимофеев. Мол, тогда согнанные на церемонию москвичи, то ли от страха, то ли от радости, так громко кричали слова присяги царю Годунову, что приходилось затыкать уши – всем и каждому…

Годунов, всегда считавший, что при Федоре Блаженном Дума ему подконтрольна, будучи конюшим вначале и «правителем» потом, был более чем удивлен, что в решающий момент своего восхождения на престол он столкнулся со значительным сопротивлением тех бояр, которые раньше, можно сказать, глядели ему в рот, беспрекословно выполняя все поручения и рекомендации конюшего-правителя. Во время болезни царя и после его смерти братья Романовы во главе с Федором Никитичем ни разу прямо не выступили против Годунова, но, держа равнодушный нейтралитет, не принимали и сторону конюшего. А тут во время пира на Оке у Годунова как пелена с глаз спала: второй боярин Федор Никитич завоевал в Думе такой авторитет, набрал такую силу через тайные союзы с Мстиславскими, Шуйскими и другими, что встал во главе оппозиции. Если раньше он долгое время не давал ни одного повода для обвинения Годунова во враждебных намерениях, то привлечение на свою сторону Богдана Бельского просто выбило избранного царя из колеи. И по пьяни обозвал Годунова «великим самозванцем» и пригрозил неизвестным самозванцем, чтоб свести его со стола… Но родич Бельский каков?… Исподтишка хотел ударить в спину тогда, когда Годунов на него какие-то надежды возлагал… Он же с первого дня, сразу после венчания хотел устроить справедливое царство без измен и предательств – а тут его родича окрутили и чуть-чуть не сделали ударным кулаком для нагнетания кризиса власти, с волнениями и мятежами…