Александр Бубенников - Годунов. Кровавый путь к трону

Но тут, к счастью для Годунова, по улицам столицы прокатилась многолюдная демонстрация единства с избранным народом, которого не утверждает боярская Дума, требующая для думцев гарантий безопасности и еще чего многого в письменном виде. А народ русский хлебом не корми, только дай защитить обиженного, обделенного, затравленного. Увидев под окнами своей царской монастырской кельи толпы московского народа, вышедшего поддержать своего брата, вдова-инокиня приказала Годунову без промедления «облечься в царскую порфиру и ступать на царство». Этот душевный родственный указ царицы Ирины, разумеется, не имеющий никакой «законной» силы, просто обязан был переломить упрямство «закусившей удила» Думы и заменить так и не полученное думское официальное «добро» на царство. И 30 апреля 1598 года Годунов попытался вторично «венчаться на царство», когда во время праздничной службы в Успенском соборе патриарх Иов возложил на него крест святого митрополита Петра, что должно знаменовать «окончательное венчание на царство». Но и на этот раз бояре Романовы, Шуйские и Мстиславские готовы были испортить «венчание» Годунову, решив между собой, что трон между ними никак не делится, и «венчание» Годунова им не указ. И они в этой спорной и неоднозначной ситуации готовы пригласить на царский престол слепца Симеона Бекбулатовича, Тверского князя, сидевшего во времена Грозного на царском престоле и не «испортившего царство, как масло кашу». Партиям Романовых, Шуйских и Мстиславских был более выгоден жалкий слепец-татарин, а не полный сил и грандиозных планов, деятельный, но опасный для партий Годунов, не дающий боярам никаких гарантий их безопасности.

И тогда Годунов предпринял отчаянный, рискованный, но великий в своей простоте и изяществе политический ход, он во всеуслышание объявил: «Наше Отечество в опасности!»

Разведка Годунова, как всегда послушно и вовремя, доложила, что на Москву движутся несметные вооруженные орды крымского хана, желая посчитаться за неудачу 1591 года, когда татар обескуражили возведенные крепостные стены Белого города столицы и непрерывная ночная стрельба московских пушкарей. Хотя на самом деле от своей политической разведки Годунов получил абсолютно противоположные сведения, что крымчаки хана отправились воевать в южную Европу, против венгерского короля, выполняя приказ турецкого султана.

Царь-правитель Борис Годунов собрал немыслимое по тем временам войско, в преддверии Смуты став практически первым в русской истории Великим Самозванцем из худородных опричников, Первым Избранным Царем, отправился сам и прихватил всех своих бояр-противников. Войско под началом царя-главнокомандующего насчитывало полмиллиона человек, во главе Главного полка – Иван Мстиславский, под ним – полки братьев Шуйских, поодаль – Романовы-командиры. Еще бы, все думские бояре были поставлены перед выбором: либо участвовать в «непонятной» войне с крымским ханом под началом царя-главнокомандующего, либо быть обвиненным в государственной измене.

Собравшись на Оке под Серпуховом, полумиллионная армия под началом Годунова осталась там надолго, поджидая хана, но так и не дождалась его. Раз нет войны, то это время пира, возможно, «пира во время скорой чумы». На Оке возвели огромный палаточный город воинов – не для войны, а для пира. И летом при лепоте природы, без подобия зловещих знамений, последовали пиршества веселого годуновского войска, на которых, по рассказам летописцев, угощалось одновременно от пятидесяти до семидесяти тысяч человек. Никто с воинского пира не уходил без подарка от царя, и все войско пило за здравие своего царя-главнокомандующего, который роздал жалованье всем – от мала до велика, в разных чинах и званиях – за три года.

К тому же повод-то был напиться на радостях: ждали ханского войска крымских татар, а вместо мстительного опасного войска хан Бора-Газы-Гирей послал послов правителю Борису с предложением договора о мире и покое на много-много лет. Разве это не повод напиться главнокомандующему, всем полководцам и воеводам, всем воинам полумиллионного московского войска?…

Татарские послы ехали в Москву с тонким дипломатичным посланием к «правителю Борису», а попали на прием к «царю Борису», несказанно удивившись пышности города из белостенных шатров с невиданными башнями и воротами… И все это не в Москве, а в полях и лесах на берегу Оки, в самом широком и красивом месте ее течения.

А еще поразило послов, о чем поведал в своих записках московский летописец, что на протяжении семи верст от стана нового царя Московского Бориса Федоровича по обе стороны проезжей дороги стояли хорошо вооруженные пешие ратники с пищалями. И повсюду, всем чужакам на страх, разъезжали статные конные с саблями на могучих откормленных конях. Невысокие татарские послы на своих убогих низкорослых лошадках выглядели просто карликами на фоне воинского могущества нового царя-полководца Годунова. Они были настолько напуганы, слыша беспрерывную устрашающую стрельбу, рыки и хохот грозных пеших и конных, что, представ перед глазами Годунова в окружении воевод и думских бояр с воеводскими полномочиями, поначалу просто забыли, зачем приехали, выполняя ханское поручение. Но затем, успокоившись, вспомнили и заговорили о предложении хана замириться и «сотворить добрый мир между царствами на много-много лет». Вот и великая причина закатить последний великий «примирительный» пир с чужаками-татарами, да и со своими.

И был пир на весь мир, вряд ли только в честь ханских послов, запросивших мира с Москвой, скорее для всего победного русского воинства, умеющего побеждать врагов и недругов не только в чистом поле открытого встречного боя, но и на пиру, с открытыми друг другу пьяными сердцами и душами.

Годунов с кубком меда в руках обнял захмелевшего боярина Федора Никитича и громко, чтобы слышали его братья, да и все бояре за столом пиршества, нарочито веселым голосом сказал:

– Думаешь, я не знаю, Федор, что ты вызвал в Москву моего друга-родича Богдана Бельского с войском, хотя я его не вызывал, решивши попридержать на всякий случай?

Захмелевший Федор Никитич и не думал скрывать ничего в свободном, пьяном разговоре, когда все вроде успокоилось и замирилось. Не удивившись вопросу, он дернул щекой и ответил смело и независимо:

– Да, вызвал, чтобы тот был готов со своими вооруженными людьми из его вотчин дать отпор набегу татар…

– …Или помочь тебе с братьями, Шуйскими и Мстиславскими посадить на престол слепого Симеона Бекбулатовича… – перебил второго думского боярина Годунов. – Не только у тебя есть верные люди, которые моего друга-родича вызывают для попытки… – Он не договорил – «захвата власти, переворота, организации волнений», но твердо посмотрел прямо в глаза старшему Романову, требуя объяснения.