Вячеслав Кеворков - Каждому свое

— Ты имеешь в виду наше знакомство?

— И это тоже. Тебе посчастливилось, как теперь говорят, появиться в нужное время в нужном месте. А точнее после скандального отстранения адмирала от должности, долгих и унизительных мытарств и неожиданного возвращения его на прежнее место. Папа убежден, что вся история с адмиралом — крупный просчет фюрера, которого служба политической разведки втянула в обычную интригу против конкурирующей службы, военной. И это при том, что фюрер всегда был, как теперь модно говорить, «над схваткой», где ему и следовало бы оставаться. Именно так квалифицировал папа историю с адмиралом в разговоре с фюрером.

— А при чем тут я, да еще в роли «счастливчика»?

— Фюрер вернул адмирала на его прежнее место и даже разрешил использовать евреев при условии, что контакт с ними будут поддерживать не сотрудники абвера, а так называемые привлеченные лица. Их вы сами подберете, обучите, оденете и будете контролировать через ваших сотрудников. Вот на сцене и появился ты!

— Вот, значит, для чего меня используют?

— Не только.

Карин умолкла, ловко манипулируя ножом и вилкой над поданным блюдом.

— А может быть, мое появление — для адмирала тоже везение?

— Отдает самоуверенностью, но вполне возможно, — согласилась Карин.

— Простите, мадам, — высокий худощавый молодой человек в очках с толстыми линзами щелкнул каблуками, склонил учтиво голову и молча замер.

— Вилли, дорогой, никак не ожидала встретить тебя здесь, в Париже. Знакомьтесь — Вилли, мой друг из далеких школьных времен, Генрих — коллега по работе времен сегодняшних. А теперь садись и рассказывай, как ты жил и как сюда попал.

Гость без возражений занял место за столом.

— С чего начать? Со школы?

— Ради Бога! Это я хорошо помню.

— Понял. Итак, в армию меня не взяли из-за недостаточной прозорливости. Врач сказал, что со зрением минус семь я не смогу отличить своих от противника, а главное могу перестрелять и все начальство. В результате меня направили в министерство пропаганды, а конкретно в управление по производству и прокату агитфильмов. Что, в общем, сродни копанию в куче навоза.

— Разве? — удивился Генрих. — Я был уверен, что иметь дело с кинофильмами — интереснейшее занятие.

— Тогда позвольте пригласить вас в наше парижское бюро, где мы сможем уже предметно продолжить наш разговор. А сейчас я расплачусь за съеденное и выпитое моим шефом и мы двинемся в путь. Машина у подъезда.

Машину Вилли вел уверено, несмотря на то, что постоянно вертел головой, поясняя гостям, где они едут.

— Вот, смотрите, это бывший французский кинотеатр «Мариньян», где теперь крутят кино для немецких солдат. Ну-ка, что там сегодня? — он на секунду притормозил. — «Коллега сейчас придет» — это для одноклеточных. Если бы устроили конкурс на самый примитивный фильм, он бы уверенно занял первое место.

После короткого блуждания по городу они подъехали к небольшому двухэтажному особняку и поднялись по ступеням к двери.

Комнаты были обставлены старой, хорошо отреставрированной мебелью. Два письменных стола вросли в пол, упрямо упершись друг в друга. Несколько мягких кресел и диван традиционной обивки — яркие полосы на светлом фоне.

— Вот здесь мы и хозяйничаем с женой, которая, к сожалению, уехала в деревню с детьми навестить знакомых и вернется завтра. Но грустить мы не будем, а займемся делом.

Для начала Вилли опустил шторы на окнах, затем выдвинул из резного шкафчика кинопроектор, включил его, и на небольшом экране появилось изображение.

Американское джазовое веселье, сдобренное великолепно отбитой чечеткой и чашкой хорошего африканского кофе, не произвели на гостей должного впечатления и были тут же заменены на французскую любовную драму, которая тоже не впечатлила разборчивого зрителя. И вот тут раздосадованный хозяин решился на отчаянный шаг.

— Осмелюсь предложить господам мое собственное творчество — «ленту-ребус».

Господа оживились и удобно устроились в глубоких мягких креслах.

— Фильм смонтирован мною из собранных трофейных кинодокументов воюющих сторон. В основном это официальная германская и советская кинохроника, которую я собрал таким образом, чтобы она хоть как-то смогла объяснить происходящее сегодня. Почему две страны, связанные на протяжение веков историческими, экономическими, я уж не говорю, крепчайшими династическими узами, вдруг оказались в смертельном противостоянии?

— А вот это действительно очень интересно было бы понять, — сказал Генрих.

— Этот фильм только ставит вопрос, ответ же должен дать зритель. Материал предельно обезличен. Я стер все, что могло бы конкретизировать время событий страны. Осталось самое главное — люди и их поступки. Итак, начинаем.

По экрану проходят молодые люди. Судя по всему, это участники молодежного похода. Девушки и юноши в коротких штанах, с рюкзаками за плечами и радостными улыбками. У некоторых головы защищены от солнца светлыми панамками.

Расстояние до снимающей камеры слишком велико, чтобы разглядеть лица и детали одежды. Видно лишь, что девушки в светлых блузках и с темными галстуками на шее, скрепленными металлическим замочком. Звука нет. Но легко догадаться, что молодые люди поют. Они прошли по лесу и оказались у воды. Бережно сложив одежду на берегу, молодежь бросается в воду. Шум, смех, брызги… Наконец все стихает. На поверхности воды в ритм прибоя покачиваются человеческие головы. Глаз не видно, лица смазаны расстоянием. Создается жутковатое ощущение, что со дна всплыли утопленники и теперь с любопытством разглядывают происходящее на суше.

Затем следует небольшая перебивка, и на экране уже иной сюжет.

Молодая семья въезжает в новую квартиру. Дети бегают по пустым комнатам, высовываются из окон, разглядывают окрестности. Грузчики вносят вновь купленное пианино. Помещение приобретает жилой вид.

Потом — небольшая пауза и вот уже по водной глади скользит белоснежное судно. На палубе — подростки, они счастливы, улыбаются. Перегнувшись через перила и озорно свесившись над водой, они подают знаки снимающему их оператору. И вновь — смена сюжета.

Колоссальные заводские цеха, пекло. По желобам в формы стекает расплавленный металл. Гигантский, размером с пятиэтажный дом кузнечный пресс несколькими ударами превращает многотонный бесформенный слиток в нечто похожее на башню танка. Камера наезжает на громадное чудовище и замирает.

На могучем основании станка во весь экран медная пластина с надписью: «Германия. Крупп фон Болен унд Гальбах».

Из заводских ворот медленно выползает танк и натужно карабкается на платформу поезда.

— Тут и думать нечего, все объяснено на доске. Это, несомненно, стальной концерн Круппа в Рурском промышленном бассейне Германии, — уверенно заключила Карин.