Вячеслав Кеворков - Каждому свое

— Я не вправе давать советы, но предпочла бы пересидеть смутное время вне Германии. Рано или поздно все уляжется.

— Спасибо, мой дорогой друг, но такого места для меня в мире нет. А потому считаю правильным явиться к ответу добровольно, а не закованным в цепи.

Черноволосый и блондин допили кофе, громко брякнули кружками о стол и поднялись.

— Ну вот, моя дорогая, наше время истекло, — грустно улыбнулся адмирал. — Кланяйся папе, а если придется встретить моего заместителя где-то вне кабинета, передай ему, что все договоренности с моей стороны остаются в силе. Но — только если увидишься с ним в частном порядке. А сейчас я еду в Альхецирес, посмотрю, что там осталось от нашей резидентуры, в одночасье разгромленной нашим славным министром иностранных дел фон Риббентропом и его зятем — послом в Испании. Мы вложили уйму сил и денег, чтобы закрепиться на Гибралтаре, а он пустил все, извини, в навоз. И все, благодаря интригам и недальномыслию господ, сбившихся вокруг фюрера.

— А что сам фюрер?

Адмирал помолчал.

— Человек может находиться у власти не более двух выборных сроков. А потом жующие зубы стачиваются, зубы мудрости выпадают — или их приходится удалять, а глаза «замыливаются» и фокус зрения расплывается. Ах, ладно, будем прощаться. Счастливой тебе дороги!

Адмирал повернулся и зашагал к выходу.

Июль, как это часто бывает, выдался в Берлине душным. Домашние животные, не рискуя вступать в конфликт с людьми, и без того перепуганными катастрофическими сообщениями с фронтов и ежедневными разрушительными бомбежками с воздуха, предусмотрительно попрятались в отведенные судьбой уютные щели среди руин, надеясь на правило, что дважды снаряд в один и тот же окоп не попадает.

Обеденная церемония в Германии — такое же значимое событие, как и воскресная месса, также ограниченная четкими временными рамками.

Обычно адмирал довольствовался обедами, которые ему подавали в кабинет, изредка сам спускался в офицерскую столовую, которую называл кают-кампанией. На сей раз адмирал выбрал иной, неожиданный вариант, чем вызвал смятение у обслуживающего персонала. Адмирал позвонил и сообщил, что будет обедать дома.

Жизнь, однако, и тут внесла существенные поправки.

Едва адмирал занял обычное место в торце стола, зазвонил телефон. Горничная поставила перед адмиралом первое блюдо и сняла трубку.

— Господин адмирал только что приступил к обеду и просит вас позвонить позже.

Но ее попросили все же срочно передать трубку адмиралу.

Немцы — не англичане, для которых соблюдение обеденного ритуала безусловно важнее любых событий в мире, включая объявление войны, а потому обслуга дрогнула.

— Слушаю вас, — бодро начал говорить адмирал, но тут же умолк. Взяв себя в руки, он произнес уже совершенно иным голосом. — Вы с ума сошли! Кто же мог сподобиться на такую преступную низость? Англичане, русские? Во время войны это больше, чем удар в спину, это преступление против государства!

Адмирал не жалел ни слов, ни красок. Он хорошо знал, что с момента расформирования абвера и его отстранения от дел, он автоматически превращался в «объект пристального наблюдения» имперской безопасности. Более того, теперь он переходил в категорию людей, за которыми по данному им же ранее распоряжению тут же устанавливалась слежка, телефоны подлежали прослушиванию, с последующим тщательным анализом записей.

Теперь, когда положение столь радикально изменилось, он почувствовал со всей ясностью всю серьезность своего положения.

Войдя в новый кабинет, адмирал выслушал доклад адъютанта, согласно которому покушение на фюрера провалилось, заговорщики схвачены, часть из них уже расстреляны без суда и следствия. Идут активные поиски сочувствующих и соучастников. Отнести себя к таковым адмирал не решился бы даже в дурном сне. Несколько необычно звучала заключительная часть доклада, в которой адмиралу возвращалось право ношения формы. И, несмотря на то, что фюрер подписал бумагу еще до покушения на него, подействовало это на адмирала успокаивающее. Он даже постарался упорядочить свой распорядок дня: обедать исключительно дома, затем гулять в парке с любимыми таксами, спать ложиться рано и в одно и то же время, просыпаться неспеша. Складывалось ощущение, что жизнь без шпионажа может быть не только возможна, но и прекрасна. Главное из преимуществ — возможность спокойно предаваться размышлениям.

Адмиралу было совершенно очевидно, что самым главным промахом заговорщиков и сочувствующих им была склонность вести дневники, то есть, страсть запечатлевать навеки и предавать бумаге свои мысли, чувства, звучавшие невинно сразу после прихода фюрера к власти и совершенно иначе в эпоху, когда Германия под руководством фюрера стала безнадежно проигрывать развязанную ею войну.

Теперь вставал вопрос об ответственности за поражение. Фюрер мог быть только победителем, виновными за поражение должны были стать все остальные.

По Германии прокатилась мощная волна арестов, накрывшая высокопоставленных военных, представителей администрации и прочих чиновников. Суды работали круглосуточно по налаженной схеме, весело штампуя смертные приговоры, словно путевки в новую жизнь.

Адмирал выключил радио, пыхавшее ненавистью к уродам и подонкам, посмевших покуситься на фюрера в такое трудное время, и вышел на улицу.

Июльский день выдался жарким, и даже стройные сосны, поднявшиеся высоко в предместье Берлина Шляхтезее не могли уберечь землю от палящего солнца. Пройдя пару километров по лесу, он зашел в небольшую пивную, стоявшую чуть в стороне от дороги, и занял столик в дальнем углу.

Здесь он однажды оказался, прячась от дождя. Сейчас, подавая заказанный бокал красного вина, хозяин не узнал в маленьком невзрачном человечке автора удивительных и успешных хитросплетений коварных политических интриг, приведших Европу к последней и жесточайшей «битве народов», близившейся теперь к своему трагическому концу Правда, зайдя за стойку, хозяин все же наморщил лоб, пытаясь вспомнить, где он мог видеть почему-то запомнившееся лицо.

— Разрешите предложить вам еще бургундского? Мы получили его с большим трудом, да и за немалые деньги.

Адмирал согласился. Вино того стоило.

— А что, скидку вам французы не делают?

— Делали, когда под оккупацией были. Фермеры и виноделы отслеживали показания политического барометра. Нынче читают сводки с фронтов. Как только наши делают шаг назад, они — шаг вперед, повышая цены. До чего ж поганая нация! — хозяин безнадежно махнул рукой и направился за стойку.

Адмирал улыбнулся и прислушался невольно к шумной дискуссии, которую на повышенных тонах вели двое работяг, немолодых и абсолютно убежденных в своей правоте.