Вячеслав Кеворков - Каждому свое

— А дальше что?

— Дальше — другая история. Недели полторы назад на приеме в Копенгагене к нашему послу подошел шведский чиновник не самого высокого ранга и поинтересовался, как далеко собираются продвигаться русские танки по балтийскому побережью после падения Кёнигсберга? «До тех пор, пока не получат приказа остановиться», — ответила советский посол Александра Коллонтай. Уже на другой день она была вызвана в Министерство иностранных дел шведского королевства, где ее уведомили о том, что Швеция намерена официально разорвать дипломатические отношения с Германией и в полном объеме восстановить их с Россией, в частности, и по вопросу «перемещенных лиц» — русских.

Подошел официант и спросил, всем ли довольны гости.

— Более, чем довольны! Мы с приятелем просто наслаждаемся — уютно, вкусно, обслуживание безупречное, — улыбнулся в ответ и почти не слукавил Генрих.

Пожилой официант, хорошо знавший цену словам, сдержанно улыбнулся и забрал пустые тарелки.

— Ну, а теперь последнее и довольно непростое дело, — почему-то вдруг вкрадчивым голосом заговорил парижский коллега.

— Стало быть, по восходящей движемся?

— Пожалуй, да. Дело в том, что на вашей планируемой эвакуации, точнее, всего в восемнадцати километрах северо-западнее Бергена, находится большое по местным понятиям рыбачье поселение со своей больницей, школой и всем прочим. А вот на самой северной оконечности острова немцы еще в прошлом веке построили маяк, который с началом этой войны серьезно модернизировали, как, впрочем, и все фортификационные сооружения на острове. Так вот, еще в эпоху наших добрых отношений с Германией в тридцатых годах на Рюгене поселилась не без нашего участия молодая очаровательная эстонская немка, которую пригласили работать оператором-телетайписткой с задачей обрабатывать информацию, получаемую с маяка, касающейся происходящего на балтийском театре военных действий. Все эти годы отчаянная барышня с риском быть разоблаченной передавала в Центр сведения о дислокации судов противника в Балтийском море, пользуясь мастерски подобранными ею тайниками.

Официант подошел в тот момент, когда рассказчик пригубил стакан с водой.

— Не желают ли господа попробовать наш фирменный буйябез, который только что сварил наш повар? Он этим знаменит — знатоки утверждают, не хуже, чем на марсельском рынке в базарный день!

Господа охотно согласились, ведь любопытно, на марсельском рынке им бывать не приходилось, да и слово было незнакомое.

Перспектива отведать что-то экзотическое никак не повлияла на настроение рассказчика. Стоило официанту удалиться, он запальчиво продолжил, жадно глотнув воды:

— Так вот, сегодня Центр просит включить радистку в план эвакуации ваших людей через Рюген в Швецию.

— Не вижу препятствий.

— А они, к сожалению, есть. Дело в том, что, согласно нашей информации, около двух лет тому назад на остров в качестве наказания был сослан за пьянство и разврат майор службы имперской безопасности Зиберт, без права покидать место ссылки до конца войны.

Генрих вдруг задумчиво улыбнулся.

— Как же тесен мир! Вы знаете, Зиберт был одним из первых, допрашивавших меня, когда я явился к немцами под Псковом. Прекрасно помню: был полдень, я сидел в кабинете офицера абвера и в третий раз излагал на бумаге выученную наизусть и уже опостылевшую мне версию перехода на сторону противника. Неожиданно, без стука распахнулась дверь и ввалился тот самый Зиберт, неся за собой шлейф стойкого сивушного перегара.

Бесшумно подошедший официант аккуратно поставил перед гостями два глиняных горшка с дымящейся средиземноморской ухой и небольшую корзиночку с румяными гренками под аппетитной корочкой из пикантного сыра «грюйер». Острое блюдо, чарующий запах экзотических специй погрузили собеседников в молчаливое чревоугодничество. Первым из туманного небытия выплыл Генрих.

— И что же вам известно сегодня о прекрасной эстонке?

— Да ситуация неутешительная. Небезызвестный вам Зиберт стал проявлять к ней повышенное внимание. Когда трезв, молча провожает ее до маяка, держась на почтительном расстоянии. И непонятна цель этого преследования. Прилип, как мокрый лист.

— Банный лист.

— Так ведь любой лист в бане мокрый?

— Наверное. Какие указания мне — не лист ведь сушить?

— Центр поручил вам организовать эвакуацию эстонки с острова. Условия связи с нею получите обычным путем.

— Что ж, оставить женщину в беде не соответствует кодексу чести. Завтра же этим делом займусь.

На том они и расстались, от души поблагодарив хозяина.

Портовые питейные заведения отличаются от городских обязательным присутствием морской символики в в виде настоящего рулевого колеса, снятого с почившего парусника, бороздившего волны еще в девятнадцатом веке, и рыболовной снасти, сработанной совсем недавно на небольшой фабричке где-нибудь рядом, под Килем или Любеком, которая и в воду никогда не погружалась и запаха рыбы не чуяла, а вот, вися под потолком, пивных паров и едкого дыма дешевого табака нанюхалась вдоволь.

Майор Зиберт зашел в пивную, спрятавшуюся в подвале старого дома, где он снимал крошечную квартирку во втором этаже с двумя крошечными окнами, глядевшими на пристань. От пристани раз в неделю отчаливал небольшой двухпалубник, направлявший по капризному Балтийскому морю в шведский порт Треллеборг.

После проигранной тяжелой битвы за Кёнигсберг общее настроение на острове резко упало. Отступавшие вдоль морского побережья под натиском советских войск подразделения вермахта ни видом, ни духом своим не внушали бодрости гарнизону острова.

Массовыми стали неведомые прежде случаи дезертирства. По приказу Верховного командования вдоль дорог, по которым пятились войсковые подразделения вермахта, устанавливались виселицы, предназначенные для позорной казни солдат, не справлявшихся со страхом перед противником.

Дубровский и Скиба выпили по кружке пива и с вожделением поглядывали на аппетитные куски рыбы, томившие на сковородке в собственном жиру.

Но они, как оказалось, собрались отобедать не одни.

— Господину майору как обычно? — в интонации официанта прозвучала обычная готовность услужить и минимальная степень уважения.

Майор в штатском — это, по традиции, человек незаслуженно обиженный и недооцененный начальством, а потому по праву причисляющий себя к категории жертвенных мучеников.

Пока майор усаживался за столом, Дубровский успел разглядеть и оценить его со стороны.

Щеки, словно опадающие листья, уныло свисали по обе стороны пастозного лица, лилового цвета мясистый нос, испещренный синеватыми хитросплетениями тонких коварных капилляров, тяжело нависал над слюняво-влажным ртом. Сорочка грязно-серого цвета наводила на мысли о ее несвежести, равно как не восхищал и сильно помятый жизнью и хозяином мундир. Впрочем, даже лишенный согласно приказу об увольнении наградных отличий, он, безусловно, был свидетелем блестящего прошлого хозяина.