Сергей Карпенко - Врангель. Последний главком

По пятнистому плато — полю незавязавшегося боя — заметалась низкая белая папаха Елисеева, пронзительно зазвенел над головами его чистый голос:

— Корниловцы, к своим значкам! Корниловцы, к своим значкам!

И в этот момент от крайних дворов и плетней Спицевки отделились одна за другой две густые цепи пехоты. И сразу же в первой глуховато застучали ручные пулемёты.

Часто и зло зажужжали рои пуль.

Такой неожиданный и близкий пулемётный огонь вмиг отрезвил казаков. Забыв про узлы, бросились к значкам... Закричали, заругались сотенные командиры... Беженцы с воплями ужаса полезли под телеги... Красноармейцы, сдавшиеся, но ещё не пленённые, кинулись на землю — истоптанную, перемешанную со снегом. Злоба и страх исказили их бледные лица, распахнутые глаза лихорадочно заметались — искали и находили ещё не подобранные казаками винтовки.

Пулемётный огонь ожесточился, его поддержал ружейный. Стреляли, не щадя своих... Пули стелились над плато всё гуще.

И ускорившие шаг цепи, и жужжащие, глухо ударяющие в подводы пули, и пылающие ненавистью взгляды пленных, и винтовки, валяющиеся тут и там, — всё страшило и подхлёстывало корниловцев нещаднее их собственных плетей. Всех обуял порыв скорее скатиться в низину, скорее выйти из-под обстрела. Но разум и без команд подсказывал: прежде нужно отогнать красноармейцев подальше от их винтовок.

Резко стегая плетьми и уже замахиваясь шашками, отрывали пленных от земли, пинками сбивали в группы по сотне и больше человек и гнали, как скот, в речную долину. Гнали и многие десятки подвод с имуществом и собранным оружием. Избавление от этой обузы спасения не сулило: бросить винтовки с полными обоймами, не снять с пленных подсумки и патронташи — и дальше гибнуть без патронов, а отпустить пленных — получить пулю в спину прямо сейчас...

Не на всех красноармейцев хватило корниловцев.

Самые бедовые и обозлённые, воспользовавшись суматохой и отсутствием поблизости казаков, кинулись к винтовкам. Не поднимаясь с колен и остервенело дёргая затворами, открыли стрельбу... По удаляющимся рысью кубанцам, по их штабу, сгрудившемуся под красным флагом с чёрной диагональной полосой, по одиноко стоящему на высоком бугре офицеру в светло-сером пальто, чей контур чётко оттеняла даже блёклая синева холодного утреннего неба...

...Шума артиллерийской пальбы со стороны Спицевского Врангель так и не услышал, хотя сразу после завтрака приехал на станцию Кугуты. Нашёл странным. Разве что поднявшийся восточный ветер относит... Серебряные часы-браслет «Лонжин» показали четверть второго. Пора уж быть и ординарцу от Топоркова.

Не усидев в пустом и прокуренном вокзале, поспешил на просёлок, уходящий по мосту через Грачёвку на юг. Деревянный настил, убедился сам, константиновские мужики подремонтировали.

Из ноздрей дончака валил густой пар, под копытами похрустывал сковавший лужи ледок. Пустил его шагом. Никак не мог нарадоваться: подаренный Мурзаевым жеребец оказался отлично выученным. И совсем смирным, как и все пленные теперь.

Показались первые повозки — лазаретные линейки с тяжелоранеными. Торопливо тряслись по смёрзшимся кочкам... Отделавшиеся лёгкими ранениями рысили верхом, в одиночку и по двое-трое. На приветствие отвечали бодро, смотрели прямо и даже улыбались в усы.

Отлегло от сердца: сразу видно, дело удачное. Но всё же многовато раненых... После Ставрополя Топорков стал воевать решительнее, а порой и безоглядно. Пересолил, похоже, и теперь: приказ его выполнял, не считаясь ни с какими препятствиями. Оттого и потерь у него больше, чем у осторожного Улагая. Зато побеждает чаще...

Вот и первая группа пленных. Сразу отметил: отобраны только шинели и сапоги. Или сдались сразу, не отстреливаясь, или казаки сжалились по случаю холода...

За третьей уже группой пленных — сотни две с половиной, привычно определил Врангель на глаз, — медленно ехала, тоскливо скрипя необитыми колёсами, кургузая повозка, накрытая брезентом. На низком облучке примостились два казака. Понуро опустив головы, молча курили самокрутки. На его приветствие ответили угрюмо и тихо.

— Как дела?

— Плохо. Командира полка убило...

Дончак замер, повинуясь вмиг натянувшимся поводьям.

Встала и повозка. Сзади из-под серой холстины безжизненно свешивались ноги: запачканные в грязи чёрные шаровары с генеральским лампасом, ноговицы и чувяки в галошах.

Снял папаху и перекрестился.

— Кого именно?

— Их высокоблагородия полковника Мурзаева...

олглый ветерок с Чёрного моря натянул над Екатеринодаром полог из беспросветной свинцовой пелены. Время от времени из неё уныло сыпала изморось. Голые фруктовые сады, опоясывающие город, каменные и деревянные стены домов, заборы и заводские трубы почернели от сырости. На ещё зелёных лужайках и газонах белели редкие заплатки из ноздреватого снежка.

Вагонов на запасных путях станции, сразу заметил Врангель, прибавилось изрядно: красно-кирпичного цвета теплушки и товарные, серые цистерны и ледники. Прибавилось и раненых: кто сам ковыляет от вагона, кого кладут на носилки... Перевязки несвежие... Многие лежат на перроне под открытым небом. По-видимому, не успевают развозить по госпиталям... А беспорядок и грязь кругом всё те же.

На площади, у самого выхода из вокзала, санитары в несвежих халатах загружали раненых на единственную карету скорой помощи и две подводы.

Пожилой извозчик, задержав сумрачный взгляд на его генерал-лейтенантских погонах, потребовал за свой парный фаэтон с верхом 10 рублей. Так и осталось неясным, сбавил тот цену при виде трёх звёздочек на серебристых зигзагах или заломил.

Зимний Екатеринодар стал больше походить на город: листва с акаций пооблетела и сквозь корявые ветви без труда просматривались крыши и верхние этажи высоких зданий в центре, купола и колокольни соборов и церквей. Однако под ногами и колёсами, точно в какой-нибудь станице, густо хлюпала жирная черноземная жижа, проступившая сквозь неплотную кирпичную мостовую.

Обнажив неприглядного вида скошенные деревянные рамы, владельцы магазинов сняли тенты, прикрывающие витрины. Кое-где в них уже были выставлены сделанные из папье-маше румяный Дед Мороз в красной шубе с мешком и белоснежная Снегурочка, усыпанная блестками.

Уличная толпа стала плотнее. Преобладали офицеры. А ещё, что неожиданно сильно задело Врангеля, — господа, одетые в дорогие пальто с меховыми воротниками и толстые, как Дед Мороз. Судя по нагловатой суетливости — крупные спекулянты.