Александр Кривицкий - Ежедневные заботы

Одряхлевший капитализм всеми способами и даже в союзе с феодальными, расистскими и диктаторскими режимами отстаивает свои привилегии. Косметика старой пропаганды гримирует зловещую суть его политики. Рукоятки топоров террора уже давно не перевиты белыми лилиями Бурбонов или лентами с двуглавием романовских орлов, а украшены скромными надписями: «демократия западного мира».

Перед нами оксфордский словарь: « террор — период французской революции (и аналогичные периоды, характеризуемые кровавыми эксцессами революционеров)». Прочел и поразился. Будто из окошка патриархального домика выглянуло лицо злодея. Все многовековое презрение английских аристократов к народным движениям излилось в этой формуле.

Вот вам и солидный однотомник. Даже французская революция объявлена здесь незаконной. А ведь титул «великая» единодушно присвоен ей буржуазной историографией. Оксфордский словарь невозмутимо прошел мимо смены общественных формаций в Европе. Не заметил или, наоборот, попытался лягнуть и значительное лицо собственно английской истории — Оливера Кромвеля, не желая ему простить буржуазную революцию и гражданскую войну, борьбу против феодальной реакции в Англии XVI века.

С течением времени крупная буржуазия Великобритании переняла у земельной знати вожжи государственного управления. Между тем народно-освободительные движения в британских колониях привели к распаду империи. Но имперская надменность твердолобых консерваторов осталась незыблемой, несмотря ни на что.

Вот и оксфордский словарь вносит в нее свою лепту, уподобляя террору любую революцию, а всякого революционера — террористу. Похоже, что своей классовой злобой оксфордский словарь перещеголял американский словарь Уэбстера. Маргарет Тэтчер может быть довольна.

Теперь развернем Уэбстер: «Террор — состояние острого страха, вызванное систематическим применением насилия, осуществляемого партией или фракцией (кровопролитие, заточение, конфискация с целью сохранения власти)».

История политической жизни Соединенных Штатов зеркально отразилась в этом определении с его упором на межпартийную борьбу в условиях плюрализма. Террор применялся в войне между американским Севером и Югом и достиг апогея в убийстве Авраама Линкольна. Девять президентов США стали мишенью для стрельбы. Террористы, как правило — субъективно или объективно — действовали в интересах политических противников данного хозяина Белого дома.

Насилие — непременный спутник выборных кампаний, президентских, губернаторских и прочих. Оно зафиксировано во множестве произведений американской литературы.

Словарь Уэбстера намеренно исчерпывает понятие террора его применением в партийных распрях. Но, увы, повседневная жизнь США, особенно в больших городах, хорошо знакома — как нигде! — с этим способом делать политику и бизнес. Процветает «рэкет» — явление чисто американское и полностью основанное на терроризме. К владельцу лавки или бара приходят люди и говорят:

— Ты нам будешь платить, мы тебя будем защищать.

— От кого вы будете меня защищать? Мне ничто не угрожает. Убирайтесь!

— Мы тебя будем защищать от нас самих. Не будешь платить — конец твоему заведению.

Похищение детей и возвращение их за выкуп (киднапинг) родилось в Соединенных Штатах и перекинулось в Европу, где похищаемые, однако, сильно повзрослели. Захват заложников — традиционный прием чикагских бандитов. Шайки гангстеров терроризируют человеческую жизнь от ее начала до конца. Они легализуют награбленное. Иногда не понять, где солидная фирма и где подставная контора. Профессиональные преступники проникают в руководство профсоюзов или убивают их непокорных руководителей.

Само освоение территории, которая стала Соединенными Штатами, началось с истребления коренных жителей. Террор против аборигенов и негров длится многие десятилетия, вплоть до нашего времени.

Все, что словарь Уэбстера относит к борьбе партий, считая все остальное как бы не заслуживающим внимания, с куда большей силой направлено против левых сил, черного и цветного населения США.

Организация Ку-клукс-клан, чье название имитирует клацание ружейного затвора, громогласно провозгласила террор против черных и коммунистов целью своего существования. Убийцы из «Коза ностры», громилы из партии американских фашистов, минитмены, берчисты — все они обладают международными связями, действуют заодно с командами террористов в Италии, Сальвадоре, Ливане, Ольстере, Иране…

Преступность, террор растут на Западе из озверения капитализма. Само его естество замешено на крови. У истоков почти каждого крупного состояния таится злодейство. «Большие деньги» очень часто возникают из нечистых источников. Еще в середине прошлого века Генрих Гейне, наблюдая современную ему расстановку политических сил и отдавая приоритет чистоте социалистической идеи, писал: «Исключительно благоприятно для коммунизма то обстоятельство, что враг, с которым он борется, несмотря на всю свою мощь, лишен нравственной опоры».

Но как раз отсутствие этой опоры и рождает насилие и террор на всех этапах самодвижения буржуазного общества. Эта наследственная черта, постоянно питаемая логикой развития капитализма, дошла до наших дней, отметила его лицо, как волчанкой.

Несмотря на иногда возникающую угрозу собственному кошельку, буржуа так или иначе симпатизирует преступнику, террористу, ощущая с ними кровную связь. Все живое вышло из океанской пучины. Потому, может быть, нас так завораживает плеск и шум морских волн, и мы в раздумье глядим на спокойные или беснующиеся волны. Капитализм неотрывен от преступления, как человечество от водной бездны. Не оттого ли он так жадно всматривается в близкие ему родовые знаки, горящие на побледневшем лице схваченного преступника, нарушителя закона человечности. Того самого закона, что создан для всех, кроме тех, кто его составлял и кто умеет его нарушать с конечным успехом.

Хочу привести одно из красноречивых примечаний, которыми Маркс сопроводил «Капитал», а именно то, где в поддержку своих размышлений он цитирует «Куортерли ревьюер»: «Капитал боится отсутствия прибыли или слишком маленькой прибыли, как природа боится пустоты. Но раз имеется в наличии достаточная прибыль, капитал становится смелым. Обеспечьте 10 процентов, и капитал согласен на всякое применение, при 20 процентах он становится оживленным, при 50 процентах положительно готов сломать себе голову, при 100 процентах он попирает все человеческие законы, при 300 процентах нет такого преступления, на которое он не рискнул бы, хотя бы под страхом виселицы».

Подобная природа общества особенно рельефна в стране, где главенствует философия прагматизма, а бизнес, политика и насилие находятся в непрерывном процессе взаимопереходов и переливов.