Любовь Антонова - Заслон [Роман]

— Это я-то не знаю?! Они с Бекманом план генерального сражения готовят. Чтобы раз… и нет, и не было большевиков! Верно?!

— Верно, — подтвердил чуточку струхнувший Виктор: а вдруг встретится кто-нибудь более осведомленный?! Алеша потянул его за руку: пора, мол, тикать! Но от Доньки не так-то легко было отделаться. Он стал звать их в свой отряд, патрулирующий от платоновского магазина до гостиницы Кондрашова. Виктор присвистнул:

— Ты думаешь, мы просто так прохлаждаемся?! У нас, брат, дела, да еще какие…

У Беркутова загорелись глаза:

— В залетаевском доме пикетируете?

— Хватай выше!

— Неужели на вокзале? Вот это крепость! А Сашка Рифман в гимназии: скукота — каталажка!

Они торопливо распрощались. Повязки на рукавах ни в ком не вызывали подозрения. К тому же многие знали младшего Комарова как брата доблестного офицера, недавно вернувшегося с фронта. На вокзале, пошатавшись по залам ожидания, они поднялись на второй этаж. Интересовались пулеметами, и пухленький докторский сынок Илька, по прозвищу «Сдобный», мечтая через Виктора познакомиться с его сестрой, был воплощенная любезность.

— Да вы с луны свалились, пулемета не видели?! — и повел их к превращенным в бойницы окнам. — Неделю, месяц будем жить, как боги, и не подпустим никого! У нас в реальном Гамов выступал, так я…

— Ну мы пошли, Илька! — Реалист немного огорчился, что не успел поведать о своих заслугах, но он понимал, что задерживать брата офицера, чуть ли не правой руки — ему намекнули и на это — самого Гамова, не совсем удобно. Алеша с таинственным видом шепнул, что хорошо бы с вокзала двинуть в разведку к красным. Илька, полный молчаливого восхищения, проводил их до охраняемого выхода на перрон и важно пояснил:

— Эти со мной. Кто? Уполномоченные главы войскового правительства. — Их пропустили беспрекословно. За кирпичными заводами ребята сменили нарукавные повязки и степью направились в Астрахановку. Через полчаса они рассказывали о своих похождениях Комарову.

На одной из центральных улиц матросам повстречался конный казачий патруль. Молодой, чубатый сотник, спрыгнув на землю, крепкой рукой ухватился за повод Зазнобы:

— А ну слезавай с кошевки!

— Если ты атаман Гамов, то сей минут, — с готовностью отозвался Марк Варягин.

Казаки загоготали:

— Наш Епишка — большая шишка, атаману близкая родня: два раза вместях в Амуре купалися, да на одном солнце портянки сушили!

Скулы у сотника побелели от гнева. Он сверкнул узким глазом на своих подчиненных:

— Неча зубы мыть, станичники! — и, свирепея, накинулся на матросов: — Расселися, как баре, а конь, поди, краденый. В кутузку их, опосля разберемся!..

Два-три казака стали спешиваться. Высочин сплюнул сквозь стиснутые зубы:

— Ты что, сказився? Делегация мы к атаману вашему, ведите до него!

Казаки отъехали, посовещались. Однако высадить матросов не решились и, с гиканьем, проводили их до бывшего губернаторского дворца, где обосновался войсковой правитель.

Гамов, только что пообедавший, чуточку хмельной и благодушный, сидел в своем, со вчерашнего дня, кабинете, утонув в широком кожаном кресле, и неумело обрезал толстую сигару — владелец табачного магазина Лазариди прислал в подарок целый ящик. Напротив главы войскового правительства, в таком же кресле и с такой же, зажатой в руке, гаваной восседал штабс-капитан Бекман и делился планами скорейшего укрощения матросов и красногвардейцев.

— Без штурма Астрахановки не обойтись, — глубокомысленно заключил он и щелкнул зажигалкой. — Я не понимаю, чего мы медлим?

Гамов справился наконец со своей сигарой и принял от него зажигалку, тщательно обдумывая свой ответ.

— Можно ли штурмовать пустоту? — вопросил он, досадуя, что пауза несколько затянулась. Речь исторического лица должна быть краткой и выразительной, действия стремительны и живы. — Большевики и сами рассеются как дым. Им же не на кого опереться: вожаков мы упрятали в тюрьму, а темная масса…

Зазвонил телефон. Гамов нехотя поднял трубку, но лицо его тут же выразило живейший интерес.

— Так ведите их сюда! — закричал он. — Ведите, только пускай оставят внизу оружие. Безоружны?! Нет, следует все же проверить. Да, да, обыщите… — Бросив трубку на рычаг аппарата, войсковой правитель не без лукавства глянул на Бекмана и рассмеялся. — Пришли с повинной, а вы говорите…

— Кто пришел? — стряхивая сигарный пепел прямо на ковер, поинтересовался Бекман.

— Ваши храбрые матросы, — усмехнулся Гамов. Штабс-капитан молча пожал плечами.

А матросы и на самом деле оказались храбрыми. Подойдя к столу и глядя прямо в лицо Гамова, — Бекмана они постарались не заметить, — Высочин от имени революционных матросов, рабочих и крестьян потребовал немедленно выпустить из тюрьмы незаконно брошенных туда большевиков и сдать город без боя, а Марк Варягин пояснил, что в противном случае будут приняты самые решительные меры.

— Угрозы? — взвизгнул, вскакивая, Бекман. — Да знаете ли вы…

Глава войскового правительства остановил его величественным жестом и глянул на матросов:

— Передайте тем, кто вас сюда послал, что мною ни одно из этих предложений не принимается, так как я ваших призрачных сил не страшусь. Я постараюсь разогнать их и тем самым доказать, что я есть власть и сила в Амурской области. А теперь идите. Если… не желаете очутиться с теми, за кого вы только что хлопотали.

Бекман проводил парламентеров тяжелым, ненавидящим взглядом. Спиной почувствовав этот взгляд, Варягин обернулся в дверях и раздельно произнес:

— Это есть узурпаторство! Пока не поздно, крутите катушку обратно!

Высочин вытащил его за дверь:

— Этих словом не прошибешь, а головы потерять можно запросто.

Не владея больше собой, Бекман выбежал в коридор и крикнул тонким прерывающимся голосом:

— Вас там горстка таких храбрых! Придем — в порошок разотрем. На колени поставлю подлецов!

В пустом и гулком коридоре не было ни души. Он вытер лицо платком. «Нервы… Черт бы их побрал, эти нервы! А Гамов невозмутим, как бронзовый Будда. О, этот добьется своего».

В третьем часу утра сторож винокуренного завода Гридневых, по прозвищу Семафорыч, обходил территорию завода, как делал это в течение десятков лет, без прогулов и отпусков. Было так тихо, что явилось искушение отворить ворота и выглянуть на волю. Но старик был мудр и знал, что делать этого не следует. Он нерешительно топтался на снегу, как вдруг послышались чьи-то быстрые шаги и конский топот. Кто-то бежал. Ему кричали: «Стой!» А он, будто не слыша, затоптался у самого забора. Кони пролетели дальше, и враз остановились. Снег захрустел под ногами людей, послышались голоса, и тот, что жался к забору, вдруг закричал, а потом захрипел и повалился.