Стивен Прессфилд - Приливы войны

Возле дороги рос каменный дуб. Кто-то повесил здесь kypridion — полоски шерсти, перевязанные особым узлом, знак Афродиты-невесты, который женщины прикрепляют на счастье к притолоке в комнате новобрачных. Кто мог оставить этот талисман на кровавом дереве, чьи цветы содержат алый пигмент, которым красят военные плащи Спарты и Сиракуз? Она теперь была нашей невестой, эта девушка по имени Смерть.

В полдень колонна достигла первой реки. Сиракузцы, должно быть, прокляли её, а может быть, просто отвели её русло. Она была сухой. Мы узнали об этом за несколько миль, от кавалеристов противника, которые поджигали подлесок по обе стороны от нашей колонны. Они кричали также, что наш лагерь в их руках. Раненые и те, кто за ними ухаживал, убиты до последнего человека. Вне себя от горя я опустился на обочину и, должно быть, оставался там очень долго, потому что Лион и я снова расстались со своим отрядом — уже третьим или четвёртым за время отступления.

— Вставай! — тянул меня брат. — Поммо! Нам нельзя отставать от колонны.

Дорога шла через подлесок. Вражеская кавалерия запалила его, всё застилало дымом.

— Вот почему Гилипп открыл ворота! — воскликнул один солдат у нас за спиной. — Зачем атаковать нас за стенами, когда он может просто загнать нас сюда, где жажда сведёт нас с ума?

Наконец показался всадник. Наши люди копали в сухом русле колодцы в поисках подземного потока.

— Почему вы остановились? — крикнул он. — Быстрее идите вверх по течению! Там, где противник, — там вода!

Всадник сообщил мнение нашего военачальника: кустарник слишком плотный, а дальше может быть ещё хуже.

— За два дня я ни капли из себя не выжал, приятель. Что может быть хуже?

Конница напала на нас, когда мы вышли на равнину. Их было немного, потому что главные силы неприятеля ушли вперёд, чтобы преградить нам путь. Колонна продолжала двигаться, как это обычно делают большие формирования на марше, — то растягиваясь, то сжимаясь. Мы приблизились к какому-то хозяйству, где была ключевая вода. На этом участке до нас уже побывала тысяча людей. Тем не менее мы брали пропитанную влагой глину и, держа комок над открытым ртом, старались выжать из него хоть несколько капель, как сок из граната.

Ко второй реке колонна подошла уже ночью. В колодцах стояла грязная жижа. Но всё равно каждый набрал по чашке. И мы продолжили путь.

Люди самовольно уходили в кусты, по двое, по трое. Нас догнал Теламон. Время сменить флаг. Как мы — не хотим присоединиться к нему? Лион ответил, что наш флаг — Афины.

— Уважаю, друзья. Но пошла она, ваша страна, знаете куда?

Мы рассмеялись. Он пожал нам руки. Он не любил долгих прощаний.

Два рассвета спустя наша колонна достигла широкого плато. Несколько оврагов прорезало её с юга на запад. Обхода не было. Противник удерживал высоты. Мы должны преодолеть это, иначе никогда не увидим Катану. Мы с Лионом попали в отряд под командованием словоохотливого капитана, чьего имени так никогда и не узнали. По всему было видно, что его любят. К полудню мы подошли к краю оврага. Люди стали подниматься наверх — и умирали. И ничего поделать было нельзя. Наш отряд отошёл за спешно сооружённое заграждение. Наступала наша очередь идти вверх.

Позади нас растянулась колонна. Сиракузская кавалерия наскакивала на неё в сотнях мест. На много миль ничего не было видно, только вздымаемая лошадьми пыль над кустарником. Под нашими ногами была потрескавшаяся глина. Мы должны найти воду или умрём. Лион определил зону поражения за нашим ограждением, куда дождём сыпались вражеские стрелы и камни.

— Иди, встань туда — и решишь все свои проблемы.

Дважды наш отряд поднимался на холм. Проход сузился до ширины повозки. Противник запечатал его стеной. За нею нас ждали солдаты — строй в двадцать человек в ширину и сто в глубину. Ещё тысячи воинов покрывали склоны утёса. Они кидали в нас копья и камни. После полудня они позволили атакующим приблизиться к стене, где наши невольно сбились в толпу. И тогда сиракузцы начали стрелять. Каждый вал атакующих получал свою порцию. Когда убитых и раненых накапливалось достаточно, отряд откатывал назад, а на его место приходил другой. Дорога получила название Кровавая Река, хотя это название было неправильным: никакой реки, вся жидкость сразу уходила в засохшую грязь. Открытые врагу, мы, как ящерицы, прижимались к камням или приседали за любым укрытием, мы прятались в щелях, а в нас всё летели камни и стрелы. Видны были щиты упавших — большие груды, оттащенные назад их товарищами или скатившиеся вниз сами по себе. Их дубовые рамы были разбиты в щепки, надписи и эмблемы исчезли под слоем крови и пыли.

Дорогу в гору покрыли борозды глубиной до икры, искрошили подошвы и колени штурмующих отрядов, эту землю просолили мочой и потом, а потом вновь умяли спинами и пятками, когда другие, поднявшиеся, чтобы заменить павших, скидывали их трупы вниз. Наши отряды штурмовали этот холм весь день. И следующий день. Мы научились ломать вражеские копья, которые те в нас бросали, потому что каждый раз, когда мы отступали, враг подбирал их и снова бросал. Людей повергали в ужас даже не сами пики и не вероятное попадание, а звук летящего копья. Но камни и булыжники были ещё хуже.

К нам приблизился один офицер, который набирал добровольцев. Он сообщил, что Гилипп с пятью тысячами напал на задние ряды колонны. Он воздвигает другую стену, чтобы запереть нас и вырезать до последнего. Лион и я сразу вызвались. Всё, что угодно, лишь бы вырваться из адского ущелья.

В конце колонны наши десять тысяч атаковали пять тысяч Гилиппа. К ночи враг отступил. У него кончились снаряды и камни. Один из отрядов взял стену. Люди хватали оставленные врагом мешки, но воды нигде не нашли. Нашему отряду и ещё двум другим приказали остаться, чтобы похоронить мёртвых и укрепить периметр лагеря на ночь. Мы забрались на стену, грязные, как из ада, и стали смотреть на усталые, отходящие назад соединения. С нашей выгодной позиции мы видели вражескую кавалерию и поднятую ею пыль. Численность конников определить было невозможно. Дальше, за равниной, клубилось ещё одно облако пыли — это колонны пехотинцев, приходивших с севера и востока, сотня тысяч, две сотни тысяч. Они собирались там, чтобы убивать.

Армию мучила жажда. Проклинали Никия и Демосфена, да и Алкивиада тоже. Его даже больше, потому что он отказался от нас. Я тоже ненавидел его — за нашего кузена, за всех погибших, но больше всего за то, что его не было здесь, чтобы сохранить нас.

Дважды верхом приезжал Никий. Следует отдать ему должное. Хотя его мучила болезнь, он, казалось, не ведал усталости и разъезжал по всему строю, не думая о хворях. Я слышал его на пятый день, через час после наступления темноты. Две тысячи солдат окружали его.