Паулина Гейдж - Искушение богини

– Выглядят очень красиво: пять белых птиц, летящих в неизвестность, – сказал Тутмос, придвигаясь поближе к ней. – Интересно, прилетят ли они когда-нибудь домой?

Хатшепсут вздрогнула и обернулась, медленно, точно просыпаясь после глубокого сна. Она ждала иронии, которая всегда звучала в его словах, обращенных к ней, но он говорил спокойно, с дружеской улыбкой. «Наверное, – подумала она, – теперь, когда я лишена дружеской поддержки, он решил маскировать свои выпады родственной привязанностью».

– Разумеется, они вернутся, – ответила она. – Амон послал их, он же позаботится о том, чтобы они вернулись ко мне.

– А-а! – промурлыкал он. – Но когда? До Пунта плыть почти год.

– Знаю. Если он вообще есть, этот Пунт.

– Так ты сомневаешься?

– В общем-то нет. Но у меня, как и у тебя, Тутмос, бывают быстротечные моменты сомнения.

Он приподнял брови, и выпирающие зубы Тутмосидов снова обнажились перед ней.

– По-моему, у тебя нет больше права на ошибку, – сказал он с оттенком обычной враждебности.

Она засмеялась:

– Ах, Тутмос! Неужели ты воображаешь, что я запрусь теперь в темных комнатах и буду оплакивать Сенмута, пока он не вернется? Я ведь фараон, и у меня много других дел!

Священная барка медленно тронулась назад, к храму, и они оставили пристань и пошли за ней.

– У тебя – возможно, а как насчет меня? Меня тошнит от маршей, проверок и военной муштры. Хватит с меня школы. Посмотри на меня, Хатшепсут. Мне скоро семнадцать. Найди мне какую-нибудь должность при дворе.

Хатшепсут яростно тряхнула головой.

– Слушай, Тутмос, ты что, меня за дурочку принимаешь или за помешанную? На жалость мою рассчитываешь? Я советовалась с генералами, и они все в один голос твердят, чтобы я сделала тебя командующим. Ты, похоже, непревзойденный стратег. Так что с сегодняшнего дня ты командуешь армией.

Он фыркнул:

– А чем прикажешь заниматься командующему, когда нет войны? Чинить упряжь? Чистить оружие?

– Поступай как хочешь. Армия в твоем распоряжении, царевич короны. А уж я найду для тебя работу в любом уголке страны: сопровождать караваны, наказывать неплательщиков налогов, ну и, конечно же, инспектировать крепости!

– Восхитительно! Игрушечный командующий во главе игрушечной армии в распоряжении фараона, который и не фараон вовсе!

Она остановилась посреди дороги и вцепилась в его плечо так, что ее ногти впились в его кожу.

– Я предупреждаю тебя, Тутмос, – сказала она тихо, – покорись мне, иначе пожалеешь. Я уже тысячу раз могла приказать убить тебя, не забывай об этом. И раз уж мы об этом заговорили, помни, что ты командующий, который подчиняется мне. Я, по крайней мере, была в настоящем сражении. Ты – нет. Если я услышу, что ты вывел свои войска за границы Египта, я тут же посажу тебя в тюрьму, а твои дивизии разгоню и солдат распределю в другие отряды. Понятно?

Тутмос даже не попытался освободиться, они с ненавистью глядели друг на друга.

– Да, понятно, – сказал он. – Мне понятно многое из того, что не понятно тебе, фараон, живущий вечно. Открой же глаза наконец!

Она разжала руку, и он сердито зашагал прочь, а на его плече белели следы ее ногтей.

Два месяца спустя во дворце получили известие о том, что флот прибыл в Дельту и теперь готовится войти в древний канал. Хатшепсут, жадно выслушав депешу, которую прочел ей Анен, приказала увеличить число молитв и жертвоприношений. Она так и видела, как они безмолвно скользят, неторопливо продвигаясь через недвижные, раскаленные пески к Великому морю. Под пристальным взглядом Тутмоса Хатшепсут взяла письмо Сенмута, адресованное лично ей, и унесла его в свои покои, где торопливо взломана печать и прочла, чувствуя себя очень несчастной. У него все было хорошо, и дела шли так, что лучше и желать было нельзя. Канал оказался в плохом состоянии, так что им пришлось взяться за весла и пробираться вперед с осторожностью. Он рекомендовал ей воспользоваться моментом, пока вода на полях стоит высоко и крестьянам нечего делать, и послать побольше людей на Север – укрепить осыпающиеся стенки канала. Он писал о виденных ими животных и о красоте пустынных закатов. Под конец Сенмут не выдержал и признался, что она желанна ему, как глоток воды его матросам в жаркий полдень, что его душа тоскует без нее. Она убрала письмо в шкатулку слоновой кости, в которой хранила безделушки и разные памятные вещички, скопившиеся у нее за всю жизнь, и пошла в храм, где долго лежала перед статуей бога, прося у него сил дожить до возвращения экспедиции, благословения кораблям и узды Тутмосу. Поднявшись, Хатшепсут нашла в себе силы совладать с обуревавшими ее сомнениями и зашагала на следующую аудиенцию, где Менх, Тахути и Юсер-Амон уже ждали ее в яростном сиянии еще одного жаркого полдня.

Однажды поздно вечером, когда Хатшепсут уже собиралась ложиться спать, к ней пришла Неферура. Едва о ней доложили, как она тут же вошла, неслышно ступая босыми ногами по золоченому полу. Хатшепсут сделала Нофрет знак отложить ночную рубашку и гребень, приказала принести обычного вечернего вина и отпустила. Неферура остановилась перед матерью и поклонилась. На ней было белое полупрозрачное платье, сквозь которое виднелись узкие бедра и маленькие, точно цветочные бутоны, груди девушки, вокруг шеи изгибался золотой воротник, выложенный, точно крыша черепицей, квадратиками аметистов. Обруч, сплетенный из золотой и белой лент, охватывал ее лоб, но на лице не было ни капли краски, а черные глаза неуверенно глядели в глаза матери. Хатшепсут улыбнулась и пододвинула ей стул, но Неферура продолжала стоять, глядя на мать сверху вниз и нервно стискивая руки под крохотной грудью.

– Какая приятная неожиданность! – сказала Хатшепсут. В последнее время она была так занята планами экспедиции, что совсем не видела дочь, хотя никогда не забывала посылать за ее учителем и выслушивать его еженедельный отчет о ее успехах. Несколько месяцев тому назад пен-Нехеб, тяжело дыша и волоча больную ногу, вошел к фараону и сказал, что не советует учить девушку военному искусству – слишком она хрупка. Хатшепсут была глубоко разочарована, но согласилась, что подвергать риску здоровье наследницы не следует ни в коем случае. Вот и теперь она с тревогой вглядывалась в фигурку девушки, всю в подвижных тенях колеблющегося пламени, от которых еще яснее выступали ее длинные тонкие ноги и костлявые плечики. В последнее время в присутствии Неферуры ей всегда становилось немного не по себе.

– Как ты провела сегодня день? Стояла на солнце, глядя, как муштруют солдат?

Она поддразнивала Неферуру, но та не улыбнулась.

– Матушка, я хочу поговорить с вами о Тутмосе. Хатшепсут подавила вздох. Все хотят говорить с ней о Тутмосе! Она опустилась в свое кресло, тем временем вошла Нофрет и, подойдя к столику, на который повелительница опиралась локтем, стала наливать вино в стоявший на нем кубок. Неферура стояла перед матерью, вся трепеща.