Всеволод Соловьев - Волхвы. Дилогия

По указанию учителя вместе с чтением князь занялся и опытами магнетизма, но делал эти опыты очень тайно и осторожно, так что о них никто не знал. Сначала опыты были почти безуспешными, и князь горько жаловался на это Калиостро.

Учитель объяснил, что для развития в себе магнетической силы, человек должен вести определённый и правильный образ жизни.

— Скажите, что мне надо делать — и я все исполню! — прошепелявил князь.

Калиостро назначил ему самый строгий режим: ежедневно в шесть часов утра князь должен был просыпаться и какова бы ни была погода, делать пешком большую прогулку. Он должен был отказаться от долгого пребывания в многолюдных собраниях, от завтраков, обедов и ужинов.

Ему было запрещено вино, а он был большой любитель тонких вин и в подвалах своего дома имел один из самых лучших погребов Петербурга. Стакан вина на целый день, ни больше, ни меньше — вот всё, что ему было теперь дозволено. Пища его должна была состоять почти исключительно из молочных продуктов и зелени; только в крайнем случае мог он позволить себе кусок жареного мяса без всяких приправ и пряностей.

Такой режим сразу показался князю невозможным, чересчур жестоким. Но цель, к которой он шёл, была слишком соблазнительна, и он твёрдо объявил своему взыскательному учителю: «Исполню!»

И, действительно, начал исполнять, только изредка поддаваясь искушению.

Так продолжалось около двух месяцев, и князь не мог пожаловаться: телесно он чувствовал себя очень хорошо, да и к тому же его магнетическая сила, видимо, прибавлялась. Опыты его становились удачнее, и хотя графиня Елена редко его к себе допускала и держала себя с ним очень сдержанно, но ему уже начинало казаться, что он на неё действует.

Он был прав. Она чувствовала это действие. Её впечатлительная, нервная природа очень легко поддавалась магнетизму. Но во всяком случае ощущения, испытываемые ею в присутствии Щенятева, были очень неприятными ощущениями. Желая привлечь её к себе, он только с каждым разом всё более и более её от себя отталкивал…

А время шло, и цель не достигалась. Наконец Щенятев потерял всякое терпение. Он сделал всё, что только во власти человека. Он был самым ревностным, исполнительным учеником графа Феникса, доказал силу своей воли, произвёл над собою чудеса. Срок, назначенный учителем, давно истёк…

Терпение Щенятева не выдержало, он чувствовал, что дальше идти так не может, чувствовал также, что и поститься ему не по силам. Да и ранние утренние прогулки по дождю, метели и петербургской грязи опротивели до последней степени.

Наконец настала минута, когда князь просто вышел из себя и, несмотря на всё своё благоговение перед Калиостро, на него рассердился, почувствовал себя оскорблённым и одураченным. Это случилось через два дня после открытия великой ложи Изиды.

«Если, несмотря на все мои усилия, я всё ещё слаб и не могу действовать сам, он должен помочь мне!» — решил князь и отправился к Калиостро.

Он застал учителя в его рабочей комнате, погруженным в какое-то писание. Ему показалось, что великий Копт не в духе и как будто чем-то расстроен; по крайней мере он никогда ещё не видел его с таким выражением лица, таким рассеянным, бледным, почти постаревшим.

Но он не смутился этим и прямо приступил к объяснению. В нём говорила неудовлетворённая страсть, которую он всячески разжигал в себе, страсть, доведённая до последнего отчаяния и бешенства.

Калиостро сразу увидел, что с человеком в таком состоянии шутить нельзя. Он даже стал раскаиваться, что вошёл с ним в сношения, что принял его в ученики и дал ему разные обещания. Положим, Щенятев был ему очень полезен для дела египетского масонства: он мог располагать и им, и его состоянием. Но теперь этот несносный ученик просто надоедал ему, мешал.

Великий Копт мог бы шепнуть Щенятеву несколько слов, дать ему один небольшой урок — и послать его к предмету его страсти. Очень может быть, что в таком случае цель была бы достигнута.

Но дело в том, что преемник египетских иерофантов не мог открыть ни Щенятеву, ни кому другому свою тайну. Если б он открыл её, если бы она стала переходить от одного к другому, сделалась общим достоянием, то ближайшим последствием этого было бы то, что он, «божественный Калиостро», потерял бы в глазах своих учеников свой высший престиж, своё великое значение. Одного этого уже было достаточно, о других последствиях Калиостро даже и не думал.

Между тем Щенятев настаивал и требовал:

— Если я не могу сам, — помогите вы мне! Калиостро скрыл свою досаду и сказал:

— Хорошо, я помогу вам, я отправлюсь вместе с вами к графине!.. Но помните, что надо, чтобы мы были одни с нею, без посторонних…

Щенятев от отчаяния, уныния и тоски сразу перешёл к необузданной радости. Он до боли жал руки Калиостро, благодарил его и задыхаясь шепелявил:

— Граф! Нет ничего легче!.. и именно сегодня. Сейчас едемте, сейчас!.. Ведь я вам говорил, что её трудно теперь видеть: известие о смерти этого Зонненфельда на неё как-то удивительно подействовало. Я не могу понять, отчего это, но это все знают и видят… Она изменилась, похудела, всегда печальна и почти нигде не бывает. К ней тоже попасть трудно. Но я её встретил два дня тому назад и говорил ей о женской египетской ложе. Я заинтересовал её. Она разрешила мне быть у неё сегодня вечером и подробно ей передать все… Она непременно хочет поступить в ложу…

— Я на это и рассчитывал! — почти про себя проговорил Калиостро.

— И она сказала, что будет одна! — вне себя от восторга воскликнул Щенятев. — Едемте же, граф, скорее!.. Нельзя терять ни минуты… Она мне только будет благодарна за то, что я явлюсь с вами, именно с вами!

Калиостро склонил голову, загадочно усмехнулся и потом медленно, но решительно сказал:

— Хорошо… едем.

Елена действительно ждала князя Щенятева. Ждала она его на этот раз даже с большим нетерпением, несмотря на то что он всё более и более становился для неё несносен, что в его присутствии она постоянно теперь испытывала какое-то неопределённое, но очень неприятное и тяжёлое ощущение. Он не ошибся, говоря Калиостро, что заинтересовал её женской египетской ложей.

После разговора с ним она весь день продумала об этой ложе и решила вступить в неё непременно… Она ухватилась за эту возможность, как за последний якорь спасения. Невольно мечтала она о том, что с помощью таинственного посвящения приобретёт тайные знания и они помогут ей достигнуть того, чего естественными, человеческими средствами, очевидно, ей нельзя достигнуть.

Елена была глубоко несчастна. Щенятев говорил, что со времени смерти Зонненфельда она изменилась, похудела, что всё это замечают. Но никто не замечал перемены более глубокой, происшедшей с нею за последнее время, или, вернее, никто не определил, не мог определить её.