Лев Жданов - Третий Рим. Трилогия

— Не премину! Заутра поскачет гонец надёжный… Дружков не мало в обители найдётся… Ещё што повелишь?..

— Пишу я тамо: как соберутся ополченья, — подале б от казаков держались, не вязались бы с непутёвыми… с ордою их немирной… Не след мешать пшеницу с плевелами. А Бог им доброго вождя пошлёт!.. Я верно знаю… И на бой с недругами!.. И потом, на главное место… мудрейшего вождя!..

— Воеводу-то отыщут… Есть люди ратные и добрые… Ещё не вывелись в земле. А вот как апосля!.. Кого в цари возьмём! Ужли же иноземца!.. Иль снова из бояр выбирать придётся… Лукавые, предатели они, как Шуйский-царь был… Али смутьяны и злодеи, как Годунов, как этот «чёрный» царь-убийца…

— Светлее найдётся!.. Почитай что и сыскан. Пока — толковать опасно… Вот словно вижу его, небесного избранника… Только до поры не назовём… Слышь, Скопина, князя-стратига нашего убрали скорёхонько злодеи… Зачуяли враги, что он был бы царь, избранный всею землёю!.. Так… лучше нам теперя помолчать… Вон и Филарет сам пишет: «Пока — молчок…» А он дела такие понимает!..

— Снятый владыко, ты… про Михаила?.. Уж дважды речи шли, ево бы взять на царство… И говор есть кругом… Уж разнеслися речи…

— Тс! Помолчи!.. Пусть дело само разрастётся… Казаки, слышь, — и те стеною готовы встать за отрока… Затейник Филарет им угодил и лаской всех привадил, покуда в Тушине его за патриарха держал царёк воровской… Сам отрок… его я хорошо знаю… И благолепен, и благодатью Божией осиян немало!.. Да ещё… Ин добро! Потерпим, поглядим… Кому там надо, — ты шепни словечко… с разбором, слышь! И да поможет Бог доброму делу свершиться без помехи!..

— Господь поможет! Сердце шепчет, што буде так!..

— Ишь, и ты прорицать стал, только лишь речь о царе зашла!.. Ох, нужен, нужен… Земле осиротелой царь надобен! Так уж привычна Русь. Она теперь без головы помазанной стоит, шатается, словно опьянелая! Царь — голова настанет, и ладно станет по всей земле… А, слышь, чадо, у нас нынче злые и добрые вести в одно смешалися… Бродит вино в чану, новое, молодое… Великой чан тот — земля родная! Доброе вино и бродить должно посильнее… Так будем верить, и терпеть, и ждать!

— Терплю и верю, святой владыко. Буду ждать… Настанет светлый миг!

— Аминь! А мы с тобою теперя помолимся хорошенько… штобы поскорее настал этот светлый денёк…

И оба перешли в передний угол, к иконам, где простёрлись с тихой горячей молитвой, от которой легко стало у обоих на душе.

Около недели прошло после свидания Дионисия с патриархом.

Особенное оживление наблюдалось с самого утра в обширной усадьбе нижегородского выборного земского старосты Кузьмы. Минина, по прозванью Сухорука, по занятию — мясника, или «говядаря», как называли тогда.

Правда, день выпал праздничный, но в доме шли не совсем обычные приготовления и на поварне, где сама Миниха с засученными рукавами возилась с тестом и начинкой для пирогов, и во дворе, где готовились к большому приезду гостей, и в горницах, где накрывали столы, убирали всё по-парадному, изрядно и красиво. Такие приготовления бывали в доме только на Пасху, на Рождество да на день ангела самого хозяина. А сейчас, хотя и кишит Нижний всяким народом, ради Макарьевской ярмарки наехавшим сюда чуть ли не со всех концов земли, — но у Сухорука самого нет никаких особых причин готовиться к большому приёму, хотя бы ради какого-нибудь семейного торжества.

Слуги в доме и соседи, сгорая от любопытства, в сотый раз судили и рядили: чего ради такие необычные приготовления идут? Но самые осведомлённые знали только, что «гости званы» на нынешний день и сам протопоп Савва будет беспременно…

Чтимый во всём Нижнем за свою строгую жизнь и умные, горячие проповеди, отец Савва, и правда, не всех удостаивал своими посещениями. Но у Минина бывал не раз, и таких приёмов ему не готовили. Значит, иной ещё, более важный гость ожидается…

Словно ничего не замечая или, вернее, не обращая внимания на волнение, царящее вокруг, сам домохозяин рано утром засел у себя в небольшой горенке, служащей канцелярией и деловым покоем, щёлкал счётами, подводил итоги в больших тетрадях, куда вносились городские, торговые и иные сборы, которыми заведовал Кузьма. Сюда же он велел привести и английского торговца, Джона Вольслей Меррика, который, как иностранец, невзирая на праздник, просил принять его по спешному делу.

Меррику надо было торопиться с отъездом, чтобы попасть к известному сроку на корабль, отплывающий из Архангельска в Англию, на родину; а ему не давали отпуска городские власти, так как не были выплачены купцом ещё некоторые пошлины и сборы.

Пока земский староста рылся у себя в тетрадях и в книгах, отыскивая статью англичанина, пока подсчитывал полученные сборы и высчитывал, сколько следует получить ещё, разговор пошёл о печальном состоянии торга и, конечно, коснулся общего горестного положения Московской земли.

Служанка внесла угощение, сычёный мёд, небольшую флягу заморского вина, несколько сортов наливок, печенья и сласти на блюде.

Англичанин с удовольствием смаковал наливки, пробовал русские снеди и своим ломаным русским языком выражал искреннее сожаление хозяину, который живыми красками сумел нарисовать иноземцу тяжёлое положение родной земли.

— Охо-хо-хо! Вот то-то и оно, Жак Волосеевич! — глубоко вздохнул Минин, перекрестив англичанина из Вольслея в Волосеевича по обычаю россиян: не стесняться с иноземными названиями. — Беды не мало было на Руси. А такой ещё не ведывали ни мы, ни наши деды, ни прадеды!.. Уж много-много лет и не слыхали того, что самим ноне терпеть довелося… От чего и у сильных, твёрдых мужей слёзы из очей льются, бегут, словно у баб алибо у детей малых!.. Забота одна у всех, одна печаль-кручина: как из той беды себя нам вызволить?.. Как да чем весь мир хрещеный избавить от врагов!.. Меня ты разумеешь ли, приятель?..

— О, йэс!.. О, та!.. Я ньет маку… я плоко каварить… А панимайт я всё! Террор — у нас зави такое деля…

— Как ты его ни зови, а всё легше не станет! Вот ты ко мне пришёл со своей бедой-кручиной. Торговлишка у тебя плохая была… Не то расторговаться, — ошшо, баешь, с убытками воротишься до дому… Да ты ж домой вернёшься! Там, дома у тебя лад и покой… Там всю усталь, всю досаду позабудешь. Што здеся потерял, там наверстаешь. Кругом тебя — семья, желанные, родные… За них — нет страха у тебя в душе… Ночью ты не встаёшь, ровно пёс цепной — не бродишь по усадьбе, не сторожишь: не видно ли злодеев чужих… али — своих, что хуже даже ляхов!.. Не ждёшь, што враг нагрянет ненароком, обложит город, попалит жилища… Добро твоё расхитит, опозорит жёнку… растлит девицу-дочь… Храмы, святыни Божьи — всё опоганит!.. Тебя с детьми далеко уведёт… в полон и в рабство ввергнет без пощады!.. Отцовские могилы будут поруганы, потоптаны, и даже прах отцов в земле не улежит, а вырыт будет и по ветру развеян!