Сергей Сергеев-Ценский - Первая мировая. Брусиловский прорыв

На первую дневную смену остался я. Анисимов приспособился, чтобы уснуть. Моросивший дождь к утру прекратился. Стало тепло. За четыре часа своих наблюдений я получил мало новых сведений: примерно в пять часов у немцев сменялся наблюдатель, в шесть часов от их окопов слышались цоканье лошадиных копыт, шум голосов, а затем, принесённый утренним ветерком, донёсся запах горячей пищи. Вероятно, солдаты получали завтрак, подвезённый в термосах. Эти данные, представляющие интерес для выяснения режима дня неприятеля, для нас, вернее, для готовящегося поиска ценности не имели. Больше я ничего не заметил. В восемь часов разбудил Анисимова. Мы закусили, выпили по глотку воды, и я в свою очередь задремал. Проснулся от лёгкого, но настойчивого нажима на колено. Открыв глаза, увидел Анисимова, приложившего руку к губам и указывавшего на немецкие окопы. Одновременно он сделал предостерегающий жест и коснулся рукой своего уха. Я прислушался. В немецких окопах начальствующий голос резко выкрикивал бранные слова, затем раздалась звонкая пощёчина, за ней другая. Пауза, звук удаляющихся шагов — и снова полная тишина: немецкое начальство поддерживало дисциплину и наводило порядок. Судя по важности шагов и характеру брани, окопы удостоил своим посещением сам господин фельдфебель, который, как известно, в немецкой армии является начальником куда более грозным, чем какой-нибудь лейтенант. Я взглянул на часы. Мне казалось, что я только-только успел заснуть. Однако время уже перевалило за час дня. Солнце нестерпимо пекло, а в яме, кроме того, было абсолютное безветрие. Слегка болела голова, хотелось пить. Из фляжки, закопанной предусмотрительным Анисимовым в землю, я выпил глоток прохладной, кисловатой и, как мне показалось, очень вкусной воды. Это освежило меня, и я уже значительно бодрее приготовился сменить Анисимова. Он за время своей смены не заметил ничего заслуживающего внимания.

Сидеть неподвижно в яме в жаркий, без малейшего ветерка летний день оказалось делом по таким простым: было душно, ноги скоро деревенели, хотелось распрямиться и вздохнуть полной грудью. Часа через два я измучился почти до изнеможения и начал опасаться, что дольше не выдержу и выползу из ямы назад. В голове шумело, и я плохо отдавал себе отчёт в окружающем. Анисимов спал потный, с расстёгнутым воротом и тяжело дышал. Собрав последним сознательным усилием волю, я решил прибегнуть к дорогому для нас средству — намочить платок водой и охладить голову. Стараясь вылить из фляги как можно меньше воды, я намочил носовой платок и положил на темя. Стало легче. То ли вода помогла, то ли напряжение воли сломило усталость, но я почувствовал себя значительно лучше и уже спокойно дождался конца своего дежурства, не заметив ничего нового.

Анисимова я не будил, но он сам проснулся точно вовремя и вопросительно взглянул на меня. Я показал ему часы. Он застегнул ворот, размялся, подтянулся, выпил глоток оставшейся воды, затем внимательно и неторопливо осмотрел местность впереди и на флангах, бросил быстрый взгляд на наши окопы и после этого показал мне рукой влево. Я ничего не увидел и пожал плечами. Видя моё недоумение, Анисимов прошептал: «Лаз в проволоке».

Я внимательно посмотрел на обнаруженный нами сток. Теперь солнце светило с другой стороны, и сток просматривался до самых окопов. Из ямы он представлялся готовым проходом для движения ползком и требовал сравнительно небольших дополнительных доделок. Я беззвучно зааплодировал: наша находка могла оказаться большой удачей. Дальнейшее тщательное изучение местности по обе стороны от нашей ямы ничего лучшего не дало.

Было около шести часов вечера. Стало прохладнее. Усталость прошла. Спать не хотелось. Вынув блокнот, я тщательно зарисовал траншею противника, проволочные заграждения, местонахождение наблюдательного пункта и пулемёта немцев, ориентиры п сток, которому я уделил особое внимание. Нарисовал затем яму, в которой мы сидели, и путь к нашим окопам. Своей работой остался удовлетворён и показал её Анисимову. Тот, взяв блокнот, со свойственной ему серьёзностью и внимательностью стал рассматривать зарисовку. По его лицу было видно, что он узнает местность. Я считал, что всё в порядке. Анисимов возвратил мне блокнот, и, хотя сделал жест, который означал «очень хорошо», мне показалось, что он что-то хотел бы добавить. На мой вопрос он помолчал, подумал, затем опять взял блокнот и на другом листе грубовато, но понятно начертил направление движения немецкого патруля и смены. Эти важные, но упущенные мной данные я немедленно перенёс на чертёж и пожал Анисимову руку, благодаря за помощь. Несмотря на всё своё хладнокровие, Анисимов удивился: рукопожатие между офицером и солдатом — нижним чином — в императорской армии было явлением совершенно невозможным и недопустимым. Тем не менее он ответил мне крепким ответным пожатием.

Когда наступила темнота и небо снова начали бороздить немецкие и наши ракеты, приполз Голенцов с двумя разведчиками. Анисимов больше знаками, чем словами, рассказал им о найденном нами стоке. Затем он и Голенцов ползком направились к началу стока у проволоки, чтобы проверить его глубину. Вернулись они удовлетворённые: осмотр подтвердил неоспоримые достоинства нашей находки.

Днём мы повторили со всей группой план захвата пленного. На специально подысканном месте со стоком, подобным обнаруженному нами в немецких проволоках, проверили технику проделывания прохода и особенно тщательно рассчитали время, необходимое как на это, так и на самое преодоление прохода. Разведчики прочно усвоили свои обязанности, имели все строго необходимое оружие и снаряжение, подогнанное так, что оно при движении не стучало, а при свете прожектора или ракеты не блестело. Николай Петрович окончательно условился с командиром батальона и артиллеристом о точках в расположении противника, по которым в случае надобности будет открыт пулемётный и артиллерийский огонь.

После обеда вся группа отдыхала. В направлении наших действий велось усиленное наблюдение. Чтобы не настораживать немцев, штабс-ротмистр решил никаких ложных действий не проводить.

Настала давно ожидаемая ночь: тепло, небо чистое, воздух прозрачен. В пятидесяти шагах отчётливо виден человек, передвигающийся пригнувшись. Ползущего разведчика легко различить в двадцати шагах даже в невысокой траве. В такую ночь только разведчики-мастера, какими была богата команда Муромцева, могли рассчитывать на успех.

В назначенное время наша группа вышла из окопов, прошла свои проволоки, где остались два человека, перешла по мосткам реку, оставив у неё Нитку с одним разведчиком, и залегла недалеко от ямы. Наблюдатели, просидевшие там весь день, ничего нового и тревожного не заметили. Всё было спокойно. Можно приступать к выполнению нашего плана. Даю условный знак: «Вперёд»! Анисимов и Голенцов поползли к стоку, чтобы начать проделывание прохода. За ними поползли Серых и Гусев с двумя разведчиками для прикрытия прохода с флангов. Убедившись, что Серых изготовился к выполнению своей задачи, я взглянул на часы и прислушался. Было по-прежнему тихо, лишь стрекотание бесчисленных кузнечиков в траве да кваканье лягушек на Щаре нарушали тишину ночи. Пора посылать Грибова с разведчиком для прикрытия выхода из проволок к окопам немцев.