Лев Жданов - По воле Петра Великого: (Былые дни Сибири)

Свёкор и Василида застыли на минуту от невольного испуга. Савелыч быстро завязал по-старому мошну и сунул её за ворот рубахи спящему.

Ещё через миг Василида уже была внизу, ласково улыбаясь всей пьяной ватаге, тоже потревоженной громким стуком. Митяй, давно стороживший и ожидавший появления жены, так и впился в неё укоризненным взором.

А Савелыч, торопливо пройдя крытым двором к широким воротам, закричал сердитым, угрожающим голосом:

— Ково черти носят в ночь за полночь?! Не пущу, хошь подохните тамо, окаянные... Народ, гостей мне пужаете... Местов нетути... Всё полным-полно...

— Отворяйте, собаки!.. Алеуты!.. Моржи распроклятые!.. Живее, пока и ворота, и вы сами целы ошшо... Отворяйте, сучьи дети... — ответным криком донеслось с улицы. Голоса были хриплые, грубые. Кричали или пьяные, или очень озябшие и усталые люди.

И тут же сильные удары, словно наносимые тараном, стали опять потрясать раствор крепких ворот.

Почти все работники Савелыча, вскочив спросонок, толпились за спиной старика. Их озарял слабый свет зажжённых лучин в руках у двух-трёх пирующих, которые выбежали из горницы, потревоженные таким необычайным шумом.

— Да что же энто за грехи! Тати вы или грабители! што так ломитесь в ворота силом? Так, гляди, и у нас стреча припасена... Гей, Митяй, беги, неси, что у меня в опочивальне стоит, раздам малым... А я свой самопал возьму... Да прихвачу вон энто... Да в светёлку сбегаю, погляжу, хто там за воряги такие спокою добрым людям не дают?.. Слышь, и впрямь тати... Без телег... Без обозу... Одни конные...

С этими словами старик прихватил тяжёлый старинный топор-дроворуб, переделанный из стрелецкой секиры, зажёг толстую смолистую ветвь, приготовленную для освещения двора ночью, воткнул её вместо факела в расщелину между брёвен и пошёл наверх в светёлку, умышленно громко крикнув рабочим:

— Хватайтесь за дубье, робятушки! Разбирайте топорьё, рогатины... Ружьишки вам подаст сынок... Сломят ворота, ворвутся, тут их стреляйте, окаянных. Не задарма же грабителям шкуру отдавать.

И поспешными, широкими шагами он двинулся по лестнице наверх в светёлку.

Когда старик ушёл, за воротами наступила сравнительная тишина. Слышно было, как топтались, переступали и пофыркивали верховые кони, позвякивали уздечки и оружие... Несколько голосов о чём-то негромко толковали, переговаривались.

К рабочим торопливо вернулся Митяй. Он нёс три старинных пищальных ружья, большую роговую пороховницу и небольшой мешок пуль.

Парни живо вооружились. Трое стали заряжать свои самопалы. Остальные стояли наготове с топорами и рогатинами в руках.

Несколько обозных приказчиков достали с возов, стоящих тут же, ружья, кистени, топоры, всё оружие, каким приходилось запасаться, пускаясь в дальний путь по этим диким краям.

Таким образом, человек пятнадцать стояли наготове на крытом дворе осаждённой усадьбы.

— Митянь, аль и впрямь разбойники? — спросила Софьица у свояка. — Василида боится... Попряталась... Сказывала, чтобы я поспрошала у тея...

— Не знаю... Надо быть... Тятька бает... Почитай, што так... Без возов, чуть подъехали... Альбо — тати, альбо — служилый народ... Верхами, слышь... И пужают... грозятся, ругаются. Некому иному быть!.. Да, батько поглядит... Ён в светёлку пошёл...

Софьица, как мышка, движимая любопытством, кинулась по лестнице следом за Савелычем.

Старик успел уже распахнуть небольшое оконце светёлки и, перевесясь почти по пояс, старался разглядеть, кто стоит у ворот. Ветер сразу ударил ему в лицо вместе с редкими, колючими не то снежинками, не то крупицами инея, какие целую ночь носились по всему простору болот, лесов и полей, одевая всё густым белым покровом. Полог кровати, на которой лежал опоенный купец, вздулся, запузырился, как парус, и совсем покрыл спящего.

Когда глаза Савелыча привыкли к темноте и перестали щуриться от ветра и снежинок, старик различил внизу восемь конных фигур, двух спешившихся всадников, и, кроме того, две лошади были под вьюками, как это делают местные инородцы: тубинцы, киргизы...

В мутной предрассветной мгле осенней непогодной ночи рысий взор старика успел заметить, что всадники — не инородцы, одеты почти одинаково, в широких азямах, в островерхих шапках, с пищалями за плечами; у иных были ещё пики в руках. Разбойники, как знал старик, никогда не щеголяли в одинаковой одежде. Среди них всегда находились и простые мужики, и беглые ратники, и туземцы.

Чтобы лучше убедиться в своей догадке, Савелыч громко крикнул вниз:

— Што вы там за люди? Толком бы баяли, ничем ломиться в ворота.

— Вот мы те потолкуем! Сломим запоры... А нет, всю твою нору воровскую, барсучью подпалим с четырёх концов, чхнёшь тады! — крикнул снизу раздражённый, повелительный голос. — Мы — служилые люди ево царской милости, осударя царя Петры Алексеича... А ты нас татями обзываешь?! Добро, пожди!.. Отопри только!.. Будешь знать, собака!..

— Ладно, не лайся... Я сам полаяться могу!.. Служилый народ!.. Ноне што ни воряга, што ни насильник, то и служилым слывёт; так и зовётся... А пусти ево, он те горло перережет... Вон омёт поблизу... Дерни соломки пук, зажги... Погляжу я на вас, каки вы служилые люди? Тады и пушшу, честь честью. А не то...

— Шут с ним! — заговорил другой из всадников. — Кроши огонь, жги солому... Пусть поглядят, бобры трусливые, хто у ворот стоит... Правда, и им за шкуру сала заливают лихие людишки... Вот они с опаскою...

— Ладно! — согласился первый из говоривших.

Блеснули искры на кресале, ударившем звонко о кремень. Вспыхнул пук подожжённой соломы, и Савелыч смог убедиться, что у ворот его избы стоит отряд объездчиков-пограничников, а не разбойничья ватага...

— Вижу, ково Бог послал... Бегу отпирать!.. Пождать малость прошу честных гостей... — торопливо прокричал старик и бросился вниз, чтобы растворить ворота.

Василида, вынырнувшая откуда-то из боковуши и вместе с Софьицей слушавшая все переговоры, метнулась прочь с пути свёкра, но вслед ему успела спросить:

— Впрямь ратники?.. Стречать, што ли?..

— Стречайте обе... Слышала, чай, злыдня... Што пытаешь! — на ходу бранчливо ответил старик и через несколько мгновений сам широко распахнул обе половинки ворот и с поклоном запричитал: — Просим милости гостевать, гости дорогие... Вся изба ваша, кормилицы вы наши!.. Пожалуйте рабов своих великою милостью...

Но прежде чем в тёмном прорезе ворот показался кто-либо из приезжих, порыв ледяного ветра ворвался в загороженное, наполненное людьми пространство, бросил в лица стоящих впереди целые горсти колючего инея, заколыхал длинное, красноватое пламя смолистого факела, затушил пучки лучины в руках у двух рабочих, светивших непрошеным гостям.

Не замеченными среди наступившей темноты двое пеших и один всадник появились на крытом дворе, и один из них, оттолкнув Савелыча, схватился за половинку ворот, как бы опасаясь, чтобы их не захлопнули внезапно.