Лев Жданов - По воле Петра Великого: (Былые дни Сибири)

— А ты бы всё же потише, ваше высочество. Хотя здесь и вполпьяна все, да не безухие... А затем прими в рассуждение: как брачный договор утверждён? Сказано в пункте первом, что брак сей сочетается к пользе, утверждению и наследству Российской монархии... а также к вящей славе и приращению Брауншвейгского дома...

— Во, во... Им, куцым, и будет прибыль. Видал я: каки у них там палацы да маентки. Конюхи у отца лучше живут, чем тамо вельможи. Теснота, нищета... У нас спеси меньше. Зато простор и благодать! Что нам к чужим ходить? Свои невесты найдутся, не беднее этой выдры... Уж ежели батюшке нужно на мне калым наживать... А помочь какую нам немцы подадут? Враги они нам, предатели. Еретики безбожные. Не похуже тех самых турок, против которых отцу помогу обещают... Так зачем же меня...

Вдруг заметя, что к ним подходит Елчин, давно уж поглядывавший на двух приятелей, о чём-то оживлённо толкующих, Алексей сделал совсем пьяные глаза и слегка заплетающимся языком заговорил:

— И такая это, я скажу тебе, девка... толстая да горячая... как привалился я к ей, ровно на печь попал... Право…

Сначала молодой Головкин раскрыл было на мгновение широко глаза, но, почувствовав за спиной, что кто-то приближается, тоже принял совсем опьянелый вид и громко, горласто захохотал, повторяя при этом:

— Ловко... Любо... Сделай милость, удостой... Позволь хотя взглянуть на девку твою новую, десятипудовую... Ха-ха-ха!..

— Что глядеть?.. Можешь и попотеть... Мне не жалко для друга...

И оба мимо Елчина, проводившего их взглядом, весело смеясь и разговаривая, прошли и заняли места за общим столом.

Ещё порядком даже не усевшись, Алексей своими красивыми, хотя и усталыми, припухшими глазами с нескрываемым презрением и злобой, не поднимая почти постоянно полуопущенной головы, уставился исподлобья на сухого, чистенького старичка в богатом кафтане, князя Бориса Юсупова и крикнул ему:

— Гей, ты... Лукавый татарин! Князь Астраханский!.. Подь-ка сюды?..

— Ахти!.. Никак меня кликать изволишь, ваше высочество? Иду... бегу! Что приказать изволишь, милостивец?

И богач-вельможа на самом деле с холопской замашкой, трусцой, сорвавшись с места, поспешил к царевичу, умильно осклабляясь и щуря косые свои, хитрые глазки.

— Ничего не прикажу... Дельце у нас есть к тебе, Николаич... Ты тароват, сказывают!.. Вот, приятелю моему, сиятельному деньжонок наскорях да ненадолго понадобилось. На метресок да на карты всё просвистал... Изрядный профит обещает. Ты — дай. А я в деньгах тех поруки. Слышь?..

— Как не слышать? Слышу! Твои рабы, твои слуги, государь-милостивец, ваше высочество... А слышь, одна беда! Денег сейчас и в помине живых нет. Что было — всё пороздал приятелям... И безо всякого профиту, так, по доброте сердечной. Чай, знаешь меня, радостный... Всякому бы я угодил... по доброте, по простоте моей сердечной!.. Да нечем... Сам взаймы пошёл... Он в послы посылает, твой яснейший батюшка... Дай Бог ему многолетие и здравия... Все расходы... А откуда их поверстать?..

— Ах, ты тать... Лукавец... Сколько тебе ежеден одни вотчины твои подмосковные дают? Опять же, земли твои на Урале, да... Перечесть разве?.. Для кого копишь? Сын ведь, один... Ему всё... Девкам — дочерям кинешь что-ничто на венец... И всё... Ну да леший бы тебя побрал... Своих нет, кого не знаешь ли?.. Ты и так, слышь, через чужие руки даёшь... А приятелю нужда... Говорю тебе...

— Клевета людская... Ни через чьи я руки не даю ни рублика... А людей знаю, пришлю денежных... Завтра кого ни будет... Авось ты, графчик, с ним сладишься! — обращаясь к самому молодому Головкину, сладко проговорил Юсупов.

— Выходит, своего подручного подошлёшь, ваше сиятельство? — довольно пренебрежительно спросил Головкин, знавший, что князь-ростовщик не обидчив, особенно в виду какого-нибудь барыша. — Ин, ладно! Только поранен, гляди. Нам и в дорогу после обеда пускаться надо. Капитан не любит у нас промедлений, знаешь.

— Когда угодно и придёт мой приятель. Он парень не спесивый... Лишь бы сам встал, голубь мой... Придёт рано...

И потирая худые, холёные руки, Юсупов уже готов был отойти.

Но Алексей решил не расставаться так скоро с князем, которого инстинктивно не любил до отвращения.

— Постой, не спеши... Ещё что спрошу, князь...

— Что повелишь, милостивец? Приказывай, ваше высочество.

— Знать бы я очень хотел... Вон, слывёте вы, Юсуповы, богачами несметными. А всё оттого, что больше одного сына-наследника в каждом колене не выживает... Все мрут, кроме одного... Да и тот остаётся, кто на весь род больше и лицом и душой походит... Кто кремнём больше кажется... Верно ли?..

— И верно, и нет, ваше высочество... Сам рассуди: смерть выбирает ли? Иному — давно пора умереть, либо заживо сгнить, а он живёт, как дуб матерой; старый — молодые побеги глушит... А иной — и молод, да хил, жить не умеет, не смеет... Зелёный, слабый... И чахнет до сроку... Так и у нас в роду... Правда, больше одного сына в колене живым не остаётся... А уж кого смерть убирает — её воля... Смерть — сильней всех владык земных...

— Так ли?.. А не помогают ли ей у вас в роду, корысти да жадности ради? Слышь, толкуют: водица у вас родовая такая водится... Наследничьей зовётся... Как у кого из братьев женатых первый сын родится, он сам или другие кто — остальных братьев и изводят понемногу... Следов нет... и делить ничего ни с кем не надо... Только земель да денег у вас прикопляется... Правда ли?

— Совсем уж клеветы, государь мой, ваше высочество!..

И желая прервать неприятный разговор, Юсупов, низко поклонившись, пошёл на своё место, ничем почти не выдавая глубокого раздражения своего. Только мелкими, ещё острыми и крепкими зубами прикусил он край тонкой, бескровной губы да левой рукой подёргивал на ходу седые, свисающие надо ртом усы.

Алексея так и передёрнуло от приступа непонятной злобы, пьянившей его сейчас сильнее вина. И без того острый подбородок юноши вытянулся, совсем обострился от напряжённых на шее мускулов. Так бывает у волка, когда он оскалится и готов укусить врага. Даже обычное осторожное, трусливое выражение лица царевича заменилось другим, суровым, жестоким, напоминающим выражение, часто мелькающее на лице гиганта-отца, только менее страшным.

— А слышь, правда ли, князь, что некоторые весьма знатные особы для своих удобств обращались к тебе, просили одолжить малую толику той водицы наследничьей?.. А скажи, будь друг! — совсем глухо и хрипло спросил Алексей уходящего князя.

Но Юсупов, делая вид, что не слышит, занял своё место и стал наливать в чарку из сулеи, наполненной дешёвым вином.

— Не желаешь отвечать?.. Твоя воля... Хоть угости нас за будущие профиты! — не оставляя старика, опять заговорил Алексей. — Вели подать чего ни есть хорошенького...

— Пока чего дождёшься милостивец, государь мой... Вот, не побрезгуй, ваше высочество... Сулеечка, почитай, и не почата. Хорошее винцо... Старое, духовитое... Откушай, изволь...