Лев Жданов - По воле Петра Великого: (Былые дни Сибири)

Офицеров не было видно. Прощальную пирушку устроил для них вчера вечером Гагарин. Сам Бухгольц едва успел уйти оттуда около полуночи, сославшись на нездоровье. А остальные продолжали пировать... Но к отвалу, конечно, они не опоздают. Тем более что торжественный молебен назначен перед отплытием. И для него здесь, на берегу, на месте поровнее, раскинута просторная походная церковь, идущая тоже в далёкие степи с отрядом...

Из плотной крашенины устроен длинный, широкий шатёр, поддерживаемый особыми стойками. Крест над входом и над местом, где стоит алтарь, говорит всем о назначении этого шатра.

Взошло солнце, подёрнув полосами живого, текучего блеска и пламени реку, пронизав леса золотыми, тёплыми лучами, обливая светом и сверканием белые стены Тобольска, золотые главы его церквей.

В ожидании полного сбора команды и прибытия своих офицеров, градских и военных властей с Гагариным во главе, как это было назначено накануне, Бухгольц сошёл на берег и остановился напротив крайних барок, на которые ещё подвозили и догружали последние бочки, ящики и тюки.

Окидывая взором огромный караван, эти барки и лодки, нагруженные доверху оружием, порохом и всяким добром, видя, что три тысячи людей строятся на берегу, готовясь перейти на дощаники и плыть по его приказу за тысячи вёрст в неведомые пустыни, в неприятельский край, Бухгольц позабыл испытанные им до сей поры обиды, огорчения и неприятности, почувствовал, как радость, светлая и горделивая, переполняет ему грудь, вызывая даже слёзы на глазах.

Действительно, богато снаряжен и снабжён был отряд.

Две тысячи фузей со штыками и мушкетонов, столько же палашей, тысяча бердышей для артиллеристов, пики рогаточные и копья капральские, затем тринадцать мортир и сорок пушек медных и чугунных разной величины составляли арсенал отряда.

К этому было запасено железа полторы тысячи пудов, две тысячи пудов дроби и свинцу, семьсот пудов пушечного и ружейного пороху, полторы тысячи бомб и тридцать две тысячи гранат и ядер разного калибра.

Огромным табуном шли к Таре по берегу, под наблюдением достаточного количества конюхов и казаков, полторы тысячи коней, закупленных по довольно высокой для того времени цене, по 3 рубля 50 копеек за голову. И собственные кони казаков, едущих в отряде, тоже шли с драгунским обозом.

Помимо этих главнейших статей, ничего не было забыто, что могло оказаться нужным или пригодным в походе. Были запасы продовольствия, амуниции, кроме той, которая выдана людям вместе с обмундированием, захватили воск для церковных свечей, сальных свечей, взяли ниток, иголок и кож сыромятных, верёвок и тесьмы, олова, стали и меди красной, тысячу листов белого железа для покрытия жилищ в новых крепостях, селитры и серы про запас, гвоздей и пакли, бумаги писчей и для пыжей, кузнечные инструменты, кирки и ломы плотничьи, целую лабораторию для нужд артиллерии, для горных разведок.

В сотый раз проверял в памяти Бухгольц все запасы, вспоминал, не позабыто ли ещё чего-нибудь необходимого, важного... Но, кажется, всё в порядке...

На огромную сумму в семьдесят пять тысяч рублей сложено разного добра на судах флотилии, готовой к отходу, а на наши цены это равняется целому полумиллиону рублей, потому что деньги в те годы ценились в шесть раз дороже, чем теперь.

Но до конца похода, конечно, не хватило запасов, и ещё сорок тысяч рублей было истрачено из казны, роздано в виде жалованья людям, пошло на покупку провианта. Всего в сто пятнадцать тысяч рублей обошлась эта экспедиция казне.

Солнце быстро поднялось над дальними лесами, над вершинами гор и стало довольно сильно пригревать многолюдный отряд, развернувшийся тесными цветистыми рядами перед походною церковью и вокруг неё, на зеленеющих откосах речного берега, когда Бухгольц тоже подошёл сюда от барок, убедясь, что там всё в полном порядке.

Несколько офицеров, преимущественно шведов, здоровяков, крепких ногами и головой, уже были на местах при своих взводах. Только красные их лица, хриплые голоса и мутные глаза говорили о бессонной ночи и жестокой попойке, в которой они принимали участие. Стали подъезжать верхом и на линейках русские господа начальники. Этих нужно было поддерживать, пока они слезали с седла или выходили из долгуши, а затем неверными шагами направлялись к своим ротам и батальонам. Бухгольц поморщился, но решил сдержаться в последнюю минуту.

Наконец, собрались все. Полковой священник, тоже не отстававший от своих сослуживцев-офицеров во время отвальной, устроенной губернатором, был на месте, бодрился, старался твёрдо держаться на ногах и только порою потряхивал головой, на которой длинные волосы мокрыми, длинными прядями липли к затылку и к плечам. Это холодной водой приказал себя окатить раза два отец Кирилл, чтобы освежиться перед службой...

Не хватало только властей и города и поручика Трубникова, которого особенно рекомендовал Гагарин Бухгольцу, как опытного офицера, особенно пригодного для неизбежных впереди сношений с князьками и ханами кочевых враждебных племён, по владениям которых придётся проходить отряду.

— Он уж, Федя мой, побывал в их лапах, — заявил Бухгольцу Гагарин, — знает все их обычаи, сноровки и уловки... Вот пусть сам тебе скажет, как уходил от азиатов!

Трубников описал Бухгольцу свой неудачный поход к озеру Кху-Кху-Нор, захватив слушателя простым, но ярким описанием испытанных приключений и бед, и был назначен адъютантом при отряде.

Подполковник уже начинал терять терпение, когда вдали показался целый поезд, впереди — конвой Гагарина, потом он сам в коляске, митрополит, схимонах Феодор в карете, недавно заменивший Иоанна, под которого успел-таки подвести подкоп Гагарин, находясь в Петербурге и в Москве. Обер-комендант, комендант, советники и дьяки губернской канцелярии, офицеры полка, остающегося в Тобольске, капитаны пригородных рот, попы соборные и городские выборные следовали за первыми двумя в экипажах, на дрожках и верхом. И Нестеров тут же со своими подручными.

Гагарин, тоже освежённый поутру холодной ванной и снадобьями, которые припасал для него в подобных случаях Келецкий, ехал молча, недовольный, хмурый, с жёлтым, помятым лицом, с дремотным взглядом, не подымая всю дорогу глаз на своих двух спутников: Келецкого и Трубникова, занимающих переднее сиденье.

Только когда коляска, вынырнув из лощины, поднялась на перевал и готовилась спуститься к берегу, где пестрели ряды войск у храма-шатра, князь лениво, словно нехотя, процедил Трубникову:

— Так, гляди, Федя... сослужи службу! Я в долгу не останусь! Помни всё, что я тебе толковал нынче... Ежели Бог даст, утрём нос этому навозному франту Бухалту... Придётся уж самим нам за дело браться. Сам понимаешь: тебе всё поручу... И выгоды, и похвала царская, и слава от людей — всё твоё!.. Мне золота только навезёшь поболе, вот мы и сквитаемся... Умненько дело стряпай... Гляди...