Грегор Самаров - При дворе императрицы Елизаветы Петровны

Ревентлов с любопытством взглянул на мальчика, который стоял рядом со своей сестрой, облокотившись на ручку кресла императрицы.

Ни для кого при дворе не было секретом, что князь Алексей Тараканов и княжна Тараканова, которые жили вблизи Зимнего дворца под наблюдением бесчисленного количества учителей и воспитателей, были детьми Елизаветы Петровны и графа Алексея Разумовского, который в течение долгого времени был фаворитом императрицы и до сих пор пользовался её непоколебимым доверием. Доступ во дворец, где жили дети, имели только некоторые приближённые государыни, но сама она каждый день брала их к себе и не старалась скрывать свою любовь к ним. Черты обоих детей довольно определённо напоминали черты лица Елизаветы Петровны.

— Ваше величество, вы очень милостивы ко мне, — ответил несколько смущённый Ревентлов, — и так как первая обязанность дворянина — служить своему повелителю, то вы, ваше величество, при каждом случае можете быть убеждены, что я ни на минуту не задумаюсь пожертвовать своею жизнью по первому мановению вашей руки.

Елизавета Петровна посмотрела на него долгим взглядом, а затем промолвила:

— Хорошо, сударь! Может быть, я и вздумаю испытать когда-нибудь вашу преданность, хотя моё испытание не будет слишком тяжело; ведь можно служить своей государыне и в то же время любить её, — прибавила она с улыбкой, — не проливая при этом своей крови, тем более что я не люблю проливать кровь, по крайней мере такую молодую и такую пылкую, как ваша.

Она помолчала минуту и смерила молодого человека таким испытующим странным взглядом, что Ревентлов смутился и, покраснев, потупил взор. Сердце сжалось у него, и ему вспомнился тот разговор, который он однажды случайно подслушал в одной из боковых зал Зимнего дворца и который вели между собою граф Бестужев и Репнин.

Императрица, по-видимому, придала смущению молодого человека другое значение, и это ещё более увеличило её благосклонное к нему отношение.

— Ну, мы увидим, — повторила она, — и подтверждаю ещё раз, что моё испытание будет не трудным. Что вы скажете, например, если я и в самом деле предложу вам обучить маленького князя Алексея так же уверенно и хорошо владеть шпагою, как владели вы ею против этого бесстыдного англичанина? Мне кажется, он ни у кого так хорошо не станет учиться фехтованию, как у вас.

— Да, да, мамаша! — воскликнул мальчик. — Сделай так, чтобы этот молодой господин учил меня фехтованию, так как я уверен, что он будет учить меня лучше, чем майор Чаадаев, который постоянно щадит меня и никогда не хочет нанести мне удар. Я это давно замечаю и это раздражает меня, потому что я хочу учиться серьёзно, чтобы иметь впоследствии возможность защищать мою сестру Лизу.

— Никто твоей сестры не тронет, — возразила ему государыня, горделиво закидывая голову.

— Всё равно, — воскликнул мальчик, стукая каблуком в пол, — я не хочу, чтобы меня щадили, и так я никогда не выучусь правильно фехтовать, не правда ли? — обратился он к Ревентлову, беря его за руку. — Вы не будете щадить меня? Ведь вы будете наносить мне удары, если я плохо буду парировать? Ведь вы выучите меня фехтовать по-настоящему?

Государыня, улыбаясь, смотрела то на мальчика, который глядел просительно на своего будущего учителя, то на Ревентлова. А тот от этой просьбы ещё больше смутился, и было трудно сказать, на кого из них смотрела императрица с большей благосклонностью.

— Отлично, — сказала она, — пусть будет так, как желает князь Алексей! Приходите завтра утром к князю Алексею! Довольны ли вы своим положением при дворе, сударь? — спросила она Ревентлова после краткого молчания.

— Покорно благодарю, ваше величество, — произнёс Ревентлов. — Его высочество относится ко мне с полным расположением, и мне не остаётся больше ничего желать.

— Мне думается, — возразила императрица, — желания такого молодого человека, как вы, никогда не могут быть столь скромными. Юности присуще нетерпение. Солнце будущего, — продолжала она, — скрыто туманом, а солнце настоящего сверкает ярко и разливает кругом тепло! Ну, да мы увидим! Начните своё преподавание, а я уже позабочусь о вашей карьере.

Маленький князь Тараканов стал бурно покрывать поцелуями руку императрицы.

— Я очень благодарен, матушка, — вскрикнул он. — Итак, завтра! — обратился он к Ревентлову. — Вы останетесь мною довольны, так как найдёте во мне внимательного ученика, который сделает честь как себе, так и вам! — и, как бы желая доказать своё усердие, он сделал несколько выпадов своей маленькой шпагой.

— А вы, барон, — сказала императрица с улыбкой ободрения, — не намерены поблагодарить меня за то, что я поручаю вам этого ребёнка, которого я так сильно люблю?

Она протянула руку из-под кружевной накидки.

Ревентлов приблизился с трепетом и почтительно поцеловал.

— Возьмите вот это, — сказала государыня, отстёгивая браслет, усыпанный бриллиантами, — в воспоминание об этом часе и о вашей государыне, в которой вы всегда найдёте верного друга. Передайте великой княгине, что она доставила мне большое удовольствие, избрав вас своим послом.

Она кивнула на прощанье, и Ревентлов откланялся, но так неловко, как, вероятно, никогда в своей жизни; но это, по-видимому, не произвело дурного впечатления на императрицу, не сводившую взора с юноши, пока он не оставил комнаты.

Совершенно оглушённый, медленно шагал Ревентлов по бесконечным коридорам, направляясь к театральному залу. Он совершенно не мог привести в порядок свои мысли и только смутно чувствовал, что огромная опасность грозила разрушить всё его счастье и все надежды; у него было такое ощущение, как будто этот золочёный потолок должен сейчас обрушиться на него.

Когда он вернулся в театральный зал, великий князь уже сидел на месте, весело и оживлённо беседуя с супругой.

Пьеса шла своим чередом, Иван Шувалов с горделиво вскинутой головой важно распоряжался отдельными сценами. Никто не обратил внимания на Ревентлова, который скромно занял место в последних рядах, только Чоглокова кинула на него испытующий взгляд и покачала головою, заметив его бледность и расстроенное лицо.

Ревентлов не обращал никакого внимания на представление и не заметил, что Анна, вышедшая на подмостки вместе со своими подругами, тоже была необычайно бледна и расстроена.

Наконец представление кончилось, и Ревентлов машинально отправился на сцену, чтобы встретить Анну. Он закутал её в шубу, и через несколько мгновений они уже сидели рядом в стремительно нёсшихся санях, но на этот раз не обменивались шутками и смехом, как обыкновенно, а молчали, так как были заняты своими тяжёлыми мыслями, которые боялись облечь в слова. Оба хотели сперва, чтобы буря улеглась внутри них, чтобы выяснилось положение, и потому они в первый раз ехали молча домой, не замечая даже обоюдной молчаливости. Прежде чем въехать на двор гостиницы, Ревентлов, не говоря ни слова, порывисто обнял девушку, и их губы слились в горячем поцелуе...