Грегор Самаров - При дворе императрицы Елизаветы Петровны

— Простите, мой друг, что я так бесцеремонно вторгаюсь к вам, но мне хотелось предупредить вас, чтобы вы, не стесняясь моим присутствием, продолжали свой туалет. Будьте добры, продолжайте ваше дело, или я принуждён буду уйти, так как я зашёл только для того, чтобы побеседовать с вами просто ради препровождения времени. Я всё ещё не могу привыкнуть к тем старым господам, с которыми сводят меня мои дипломатические обязанности, и меня всё продолжает тянуть к молодёжи, от которой, к сожалению, неумолимая судьба с каждым годом всё более и более отдаляет меня.

Он кивнул головою камердинеру, чтобы тот унёс обратно мундир, и дружески пожал руку Бекетову.

— О, — в смущении пробормотал последний, — вы ставите меня в затруднение своей добротой. Её величество может прогневаться на меня за то, что я не оказал должного почтения представителю английского короля.

— Будьте покойны, я сумею защитить вас, — с улыбкой сказал Уильямс, — конечно, если того потребуют обстоятельства. Да и вряд ли её величество разгневается, если я своим советом помогу её адъютанту появиться при дворе во всём блеске. А в деле туалета я кое-что понимаю, — продолжал он, принуждая Бекетова снова сесть в кресло и кивая головою цирюльнику, чтобы он подождал уходить. — В своё время ведь я тоже был молод, и всё моё честолюбие заключалось в том, чтобы стать как можно элегантнее. Ради этого я подробно изучил все тайны туалета и познал, как можно и как следует согласовать искусство с естественностью. Вот, например, — продолжал он, пристально разглядывая смущённого юношу, — ваш цирюльник сделал вам далеко не подходящую для вас причёску. Эти угловатые локоны, стоящие по бокам головы, как мельничные крылья, совершенно не идут к вашим нежным чертам лица, которые заставляют невольно вспоминать классическую древность. Разрешите мне немного исправить ошибки цирюльника.

Он взял из рук цирюльника золотой гребень и, улыбаясь, подошёл к Бекетову. Последний тотчас воскликнул:

— Но вы забываете, что я не имею права причёсываться по своему вкусу. Эти локоны предписаны формой, и их нельзя менять!

— Полковник Бекетов, — улыбаясь, сказал Уильямс, — не находится более под строгим надзором корпусного начальства, а адъютант императрицы должен, насколько мне известно, должен соединять красоту с предписаниями военного устава. Будьте спокойны, императрица не посадит вас за это под арест! Подойдите сюда, мой друг, — обратился он к цирюльнику, — я укажу вам некоторые изменения и уверен, что вы верно поймёте меня. — Он распустил боковые локоны на голове Бекетова, начесал прядь волос на лоб и сказал парикмахеру: — Теперь завейте эту прядь в мелкие локоны и распустите их приблизительно на палец от бровей.

В одну минуту щипцы снова были нагреты, и волосы Бекетова были причёсаны согласно указанию Уильямса.

— Теперь сделайте боковые локоны, но как можно меньше и только на верхней части головы, чтобы они не нарушали правильности овала лица.

Цирюльник быстро исполнил также и это приказание, и после того, как коса Бекетова была переделана из тонкой и тугой в пушистую и широкую, Уильямс взял со стола серебряное зеркало и, поднеся его к глазам молодого человека, спросил:

— Ну, скажите теперь сами, разве так не лучше?

Действительно, сделанная по совету посла причёска шла гораздо больше к симпатичному лицу Бекетова и выразительно подчёркивала его красоту.

Одну минуту он с улыбкой смотрел на себя в зеркало, но затем, тряхнув головою, проговорил:

— Я никогда не сомневался в вашем вкусе, дорогой сэр, но не имею права искажать таким образом предписанную уставом форму причёски.

— Но ведь вы ничего не изменили, — возразил Уильямс, — вы только уменьшили размеры локонов, и я уверен, что императрица, которая является вашим единственным командиром, ничего не будет иметь против такого лёгкого нарушения дисциплины. Теперь ещё остаётся посыпать немного пудрой, и куафюра готова.

Цирюльник взял пудреницу и стал пудрить голову Бекетова.

— Довольно!.. — воскликнул Уильямс. — Этого намёка достаточно, чтобы дисциплина не могла считать себя оскорблённой, и в то же время не нарушена природная красота волос. Теперь ступайте, — обратился он к цирюльнику, — а то я боюсь, что полковнику придёт в голову что-либо изменить в этой искусной и совершенной причёске.

Парикмахер, собрав свои принадлежности, вышел.

Оставшись наедине с Бекетовым, Уильямс удобно расположился в кресле против юного адъютанта.

— Как видите, я могу вам пригодиться, — улыбнулся он. — И в других случаях жизни мои советы могут оказаться полезными для вас: если я и не обладаю великим умом, зато имею опыт и мудрость, которые приобретаются только с годами и за которые приходится расплачиваться в молодости большими разочарованиями. Вам ещё не пришлось испытать разочарования, но если вы тем не менее примете моё предложение и захотите воспользоваться моими советами, то можете быть уверены, что вам во всём будет сопутствовать удача; ведь отвага юности в соединении с опытом и благоразумием зрелого возраста могут побороть всевозможные препятствия.

— Вы очень добры, — ответил, всё ещё смущаясь, юноша, не понимавший в то же время, куда метит посол. — Я прямо не знаю, как благодарить вас за вашу любезность.

— Лучшее доказательство вашей признательности, если вы будете следовать моим советам, — ответил посол, становясь серьёзным. — Вы стоите перед началом блестящей карьеры, которая может привести вас на самую высоту власти, и в то же время один ваш ложный шаг может низвергнуть вас в пропасть, из которой нельзя будет выбраться вновь на свет Божий.

— Я всегда буду признателен моей государыне, которая соблаговолила осыпать меня своими милостями, — тепло и искренне произнёс Бекетов, — и всегда защищу себя от опасностей тем, что буду верно и преданно служить ей; если же тем не менее мне придётся пострадать, я буду утешаться мыслью, что за мной нет никакой вины и я ни в чём не могу упрекнуть себя.

Сострадательная улыбка промелькнула на лице английского дипломата.

— Такое сознание, конечно, очень хорошо, — проговорил он, — но только в философских сочинениях, в жизни же гораздо лучше стараться собрать вокруг себя побольше друзей, которые могли бы защитить вас от врагов.

— У меня нет никаких врагов, дорогой сэр, — сказал Бекетов с такой чистосердечностью, что посол не мог не расхохотаться.

— Простите мне мой смех, — проговорил Уильямс, — но ваш ответ доказывает только, в какой огромной степени вы нуждаетесь в моём совете. Достаточно, если я скажу вам, что в скором времени каждый придворный будет видеть в вас своего врага. Вашими врагами, во-первых, станут все те, которые поднимаются или стремятся подняться как можно выше по лестнице почестей и наград и которых вы обгоните, а те, которые стоят в данный момент выше вас, станут вашими врагами, как только вы возымеете намерение стать на их место или только осмелитесь не согласиться с их взглядами и пойти им наперекор.