Грегор Самаров - На пороге трона

— Подданный императрицы, — перебила Елизавета Петровна, — которая вместе с тем — твой самый преданный друг... которая поднимет тебя так высоко, как только может мечтать человеческое честолюбие.

— И всё-таки я останусь подданным, — возразил молодой князь, — и да простит мне моя всемилостивейшая императрица — пожалуй, с моей стороны это — дерзость — у меня нет охоты обнажать оружие, если моя рука должна повиноваться чужим приказаниям. Пожалуй, мне удалось бы совершить великое, — продолжал юноша с загоревшимися глазами, — если бы я мог поднять в своей руке меч царственного вождя. Но для того, чтобы рисковать собственной жизнью и ставить на карту тысячи других человеческих жизней, нужно быть царём, нужно по собственному решению и опираясь на свободную силу, стремиться всё выиграть или всё потерять. Да в тысячу раз охотнее пронзил бы я себе грудь, чем обнажать свою шпагу или сдерживать её по приказу других! Если бы сегодня, — воскликнул юноша с гневно трясущимися губами, — я был при армии моей всемилостивейшей государыни на прусской границе, то не стал бы слушаться фельдмаршала, не стоял бы в бездействии на одном месте и, будь у меня под командой хоть сотня людей, я бросился бы с этой сотней на неприятеля и предпочёл бы пасть со славою, чем вяло влачить жизнь в грустном подчинении. Между тем, — продолжал Алексей Тараканов, склонив голову, — мне пришлось бы повиноваться, если бы я был там, ведь с моей стороны было бы преступлением поступать иначе. Фельдмаршал Апраксин, может быть, тысячу раз прав в своей предусмотрительной сдержанности, но я не выдержал бы этого; а так как я не могу действовать мечом подобно Александру Македонскому и Цезарю, то и предпочитаю предоставить оружие тем, которые могут принудить себя повиноваться чужим приказаниям и спокойно и равнодушно соглашаются превращать свою шпагу в рабочий инструмент.

— Вы видите, ваше императорское величество, — вполголоса заметил Разумовский, — что кровь, текущая в его жилах, создана не для повиновения. Другие думают иначе, — прибавил он со вздохом, — другие проводят свою жизнь в недостойных забавах, а между тем они едва ли имеют более прав господствовать и повелевать, чем этот ребёнок.

Некоторое время императрица задумчиво смотрела на молодого князя, стоявшего перед ней с потупленным взором, и не говорила ни слова.

— Я потолкую с тобою потом, Алексей Григорьевич, — сказала она наконец отрывисто и повелительно, обращаясь к Разумовскому.

Он со вздохом поклонился.

— Ну, что же ты хочешь делать? — кротко и приветливо спросила Елизавета Петровна молодого князя. — Что хочешь ты делать, странное дитя, если не желаешь действовать шпагой по приказанию других, даже по приказанию твоей императрицы, которая в то же время — твой лучший друг?

— Я хочу трудиться, — ответил князь, — потому что труд приносит свободу и господство! Если я знаю и могу, чего не знают и не могут другие, то я становлюсь повелителем, и благодать и слава творчества принадлежат мне. Я учился и хочу учиться всё больше и больше, чтобы сделать богатой и могущественной страну великого императора Петра Алексеевича и моей милостивой, дорогой повелительницы. Великий царь научил русский народ возделывать своё поле и перевозить плоды земли с одного места на другое, тогда как раньше люди кочевали сами, отыскивая эти плоды. Но и под земной поверхностью лежат бесчисленные сокровища, которые должны принести России неисчерпаемые богатства: железо, которое нужно, чтобы пахать землю и отражать врагов, золото и серебро, на которые можно купить великолепие всех стран и знание целого мира, — вот что хочу я добыть в государстве моей всемилостивейшей императрицы; я изучаю то, что лежит под полями, лугами и в недрах гор; изучаю наслоения земель и металлоносных руд, рассматриваю, как образуется река металлов в дивном сочетании, как можно соединять их и снова плавить и разлагать. Вот тут, — сказал юноша, указывая на коллекции камней и образчиков руды, — тут моё царство; в нём хочу я господствовать и открывать таинственные недра природы, чтобы золотить корону императрицы всё новым блеском.

— Он собирается делать золото? — сказала Елизавета Петровна, почти с испугом. — Дитя, дитя, — продолжала она, грозя пальцем, — это — нехорошее дело; на этом пути уже не одна душа отвратилась от неба и подпала под власть сатаны.

Государыня боязливо перекрестила голову юноши.

— Делать золото! — повторил тот, качая головой. — Нет, ваше императорское величество, я знаю, что это — вздор, что это невозможно и что лишь безумие или обман пускаются на такие попытки. Я же хочу искать золото в недрах земли; хочу очищать его от грязной оболочки, в которой оно заключается, и всё, что погребено внутри русских гор, я хочу вызвать на свет Божий ради благоденствия страны! О, я прошу, ваше императорское величество, — с живостью продолжал он, — позволить мне привести сюда профессора Лемана, моего превосходного наставника. Он объяснит моей всемилостивейшей государыне вот это произведение искусства, выписанное им из Германии и представляющее правильно устроенный рудник, благодаря которому достают металлы из земных глубин, чтобы потом отделять их от шлаков.

Императрица с любопытством посмотрела на модель, стоявшую у стены, и наклонила голову в знак согласия.

Молодой князь поспешно вышел из комнаты. Он вскоре вернулся и подвёл за руку к императрице малорослого, болезненного мужчину лет пятидесяти, в простой одежде из чёрного сукна.

Елизавета Петровна благосклонно рассматривала низко наклонившегося профессора, бледное, но оживлённое и умное лицо которого обнаруживало робкую боязливость. Он пытался освободиться от своего бойкого воспитанника, чтобы приветствовать императрицу напыщенным и несколько неловким комплиментом.

— Любезный профессор, — приветливо сказала Елизавета Петровна, — я весьма довольна, что этот ребёнок так сильно интересуется вашими лекциями. Объясните мне также немного вон то удивительное произведение, на которое он возлагает громадные надежды.

Она подошла к модели. Профессор стал вертеть коленчатую ручку: корзины начали опускаться и подыматься в шахтах; крошечные рудокопы принялись действовать киркой и лопатой; вся деятельность рудника над землёю и под нею оказалась перед глазами императрицы. В увлечении своим предметом профессор забыл свою робость и ясно и понятно излагал различные работы автоматического прибора.

— Не правда ли, всемилостивейшая государыня, — воскликнул молодой князь, когда лекция была кончена и механизм снова остановился, — не правда ли, что это — целое государство, которое я имею право завоевать? И если императрица владычествует над землёю, то она позволит мне господствовать там, в глубинах, водить мою армию в шахты на войну с завистливыми подземными духами и преподносить народу все отнятые у них сокровища.