Галым Сейтназаров - Сквозь бурю

— Еще ишан говорит, — продолжал Айдос, — что все бедняки после смерти будут в раю наслаждаться всеми благами, но для этого надо упорно и долго трудиться при жизни на земле, испытать все тяготы и горести. А те, кто сейчас богат, на том свете будет мучиться в аду.

— Что же получается, ата? Ишаны и баи весь век живут богато, и плевать им на загробную жизнь. А бедным обещают все блага только после смерти. Разве это не издевательство над трудовым человеком? Можно ли верить таким пустым сказкам ишанов? О них ли сейчас думать, когда столько детей гибнет от голода…

— Правда твоя, Андрей, думать надо о другом. Позови сюда Мурата. Он живет в другом конце аула. Уже несколько лет он хан рыбаков. Я поговорю с ним, и мы посоветуемся, как привлечь побольше людей к этому делу.

— Хорошо, ата, я сейчас…

Вскоре Андрей вернулся. Мурата не оказалось дома — ушел в море. С ним ушли несколько рыбаков и комсомольцы-агитаторы, приехавшие вместе с Андреем.

От огорчения Айдос долго не мог заснуть. Одолевало его чувство досады. Получилось, что он отстал от всех, а что отстал из-за болезни, это ему было все равно. Другие заняты делом, а он беспомощно горюет…

Андрей видел и понимал его состояние и, чтобы отвлечь старика, стал расспрашивать его о прежней жизни в ауле.

— Мало хорошего можно вспомнить о прошлом. Трудным, иной раз совсем беспросветным казалось оно. И все же было у меня и хорошее: моя дружба с рыбаком Тагаем и еще… моя жена Нурбике. Неразлучными друзьями были мы с Тагаем. Вместе росли, детьми бегали за козлятами и ягнятами, позже пасли овец Кабыл-ишана, отца нынешнего ишана Жалия. Шли годы, мы с Тагаем подрастали и вместе работали уже юношами.

Друзьями были и наши отцы. В ауле жили по соседству, пасли стада. Отец мой, Акымбет, был человеком строгим и сильным, стойким в превратностях жизни. Отец Тагая, Гулман, — наоборот, был мягким, рассеянным, даже немного неряшливым и, казалось, куда слабее моего отца. Тем не менее они были как братья, всегда находили общий язык, часто бывали друг у друга, а иногда и семьями ели из одного котла.

Матушка моя, Айбий, была очень красивой женщиной. Многие в ауле украдкой заглядывались на нее. Но она была предана мужу, всем сердцем любила его и детей.

Вместе с Тагаем мы часто ходили в поселок Акбогет и там нанимались на работу к рыбакам. Многие из них, в свою очередь, работали на богатых хозяев из Ушкудука и Казакдарьи. Заработанную рыбу мы с Тагаем приносили домой, и это всегда было большой радостью в многодетных семьях, где трудно прокормиться.

Как и отец, я в молодости был сильным и выносливым, считался лучшим борцом в ауле, почти всегда побеждал в борьбе. Тагай же, напротив, не любил борьбу. Он только всегда болел душой, когда я схватывался с противником, все боялся, что меня одолеют…

Несмотря на нужду, молодость все же пробивает свой путь к радостям. А у нас главной радостью была дружная семья и счастливое сердце любящих родителей. Но и эту радость отняли у нас ненасытные богачи да ишаны. Послушай, как это случилось…

Однажды в ауле прошел слух, что скоро должен приехать казн Халил. Люди приуныли и встревожились. Есть у нас в народе поговорка: «Если в аул кази пришел, значит, стаю тази [6] ТАзи — гончая собака. привел». С появлением кази в аул приходила беда. Люди ненавидели его, прятали детей, имущество, скот. Кази всегда приезжал в сопровождении своих верных слуг, которые кнутами и палками сгоняли людей для встречи с ним.

Случилось так, что в то время, когда кази со своими слугами приближался к аулу, Гулман, согнувшись под тяжелой вязанкой хвороста, возвращался домой. Увидев его, слуги кази привязались к бедному человеку, потащили его к судье.

— Кто ты таков? — спросил кази Халил.

Бедняк растерялся, не нашелся что ответить. В эту минуту он забыл, что на вопросы кази нужно отвечать по религиозному обряду. Как-то вылетели из головы все необходимые слова.

— Нечем было топить, — испуганно забормотал он, — как видите, несу домой…

Слуги захохотали. Кази рассердился.

— Мусульманин ты или нет? — гневно закричал он. — Не знаешь, как должен отвечать?

— Да, да, — растерянно твердил Гулман, вконец перепуганный грозным окриком.

— С каких пор ты мусульманин? — не унимался Халил.

Гулман стоял перед ним безмолвный и дрожащий.

— Молчишь, неверный? — все больше распаляясь, крикнул кази и поднял левую руку. — Дать ему сорок ударов кнутом и сто ударов палкой!

Он двинулся вперед со своей свитой, а оставшиеся двое слуг схватили Гулмана и стали беспощадно избивать его кнутами и палками.

Сначала они считали удары, отвечая громким смехом на стоны Гулмана, а потом сбились со счета и оставили свою жертву только тогда, когда окровавленный Гулман уже без сознания валялся в пыли на земле.

Они вскочили на коней и пустились догонять Халила и его спутников. Недалеко от аула повстречался им человек.

— Эй, старик! — крикнул один из всадников. — Там на дороге лежит кто-то. У нас не было времени возиться с ним, мы торопимся к судье.

Старик низко поклонился:

— Да хранит вас аллах. Я сейчас позову людей.

Мы с Тагаем как раз были на улице, когда прохожий принес тревожную весть. Тагай знал, что отец ушел за топливом, и мы вместе побежали на дорогу.

С трудом можно было узнать Гулмана. Лицо его, все в страшных рубцах и подтеках, было серое, как земля. Вся одежда разорвана, окровавленные, покрытые пылью лохмотья еле прикрывали кровоточащие раны.

Осторожно мы подняли его и перенесли домой. Через два дня он умер, так и не приходя в сознание. Неутешное горе тяжело переживал вместе с другом и я. Но это было только началом тяжких испытаний.

Печаль и страх охватили жителей аула. Они всячески избегали встреч с судьей и шли к нему только по вызову, полные тревоги. Женщины почти не покидали дома, чтобы не попасться ему на глаза. Но все же надо было выходить в кошару, подоить козу, принести воды или покормить кур.

Не на улицу, а только на подворье вышла моя матушка Айбий. И тут ее увидел проезжавший мимо судья.

— Чья это жена? — спросил он Кабыл-ишана.

— Это жена Акамбета. Они у меня в долгу по самые уши. — Ишан хитро улыбнулся: — Можете забрать их с собой, уважаемый кази, за неуплату долгов, если хотите.

Судья одобрительно засмеялся:

— Вы умный человек, Кабыл-ишан.

Вот так Кабыл-ишан, который называл себя любимым слугой аллаха после пророка Магомета, накликал беду и смерть на наш дом. Не впервые творил ишан свои злодеяния, прикрываясь мусульманской «святостью». Народ знал: он всегда выходит сухим из воды, сумеет задобрить того, кто ему нужен. На этих делах он, можно сказать, собаку съел.