Алексей Черкасов - Сказания о людях тайги

И в самом деле, блудница-то Юскова; четверть века Юскова.

— Так вот, Михайла, мое последнее слово: выбирай из двух одно. Или покойником быть через три дня, или жизнь на долгие годы с блудницей, ехидной, со скверной. У меня два секрета: могу продлить тебе жизнь и могу убить, когда захочу. Такой час пробил. Смерть всегда невредимая, Михайла. Она придет к тебе, и ты не увидишь, через какую щель пролезла.

Михайла Михайлович взмок, хоть выжми. Истинно так! Ехидна па все способна. Влип. Шея в петле и ноги в капкане.

— Вот еще что запомни, Михайла: если бы ты меня убил — ты бы не протянул дня. У меня останутся живые руки — племянник и два брата.

Что правда, то правда. У ехидны длинные руки. Не на каторгу упекут, а на тот свет. «Спаси мя, создатель!»

— Ответь прямо, Михайла: смерти или живота?

— Не стращай, змеища! Есть власть, закон…

— Ни власти, ни закона нету, Михайла. Все теперь временное. И в этом временном надо устоять делу Юскова, а ты своими руками губишь его. Я этого не потерплю. Слышишь? Не потерплю! — И опять притопнула каблучком.

Михайла Михайлович ни слова: сопит и думает. Ехидну трудно опровергнуть. Делу надо устоять во всем этом «временном» круговращении.

— Что ты хочешь? Э?

— Хочу, чтобы ты жил с ехидной королем на троне.

— Э?

— Хочу продлить тебе жизнь.

— Не в твоей то власти, — опротестовал Михайла, но не весьма уверенно. А чем черт не шутит, когда бог справляет обедню? — Новые маневры? Как бы ты, э, продлила мне жизнь?

— Секретом твоей матушки.

— Нету секрета, э, Евгения. Случай то.

— Как же других обошел такой случай?

— Сам господь ведает то.

— Ни господь, ни черт, ни твоя матушка не ведают, а я своим умом разгадала тайну твоей матушки. Еще позапрошлый год в ночь на страстную пятницу спряталась в ее комнате под кроватью и прослушала всю ее всенощную молитву, когда она беседовала с богом. Она же все свои собеседования с богом проводит при закрытых дверях и при одной свечке у иконы богородицы с младенцем. И я ту молитву всенощную прослушала; бока отлежала под ее кроватью, а все-таки секрет разгадала.

— Правда ли то?

Евгения Сергеевна поклялась на Евангелии. Какой же дурак откажется от жизни? Михайла Михайлович сказал, что он не прочь жить с Евгенией, если…

— Дурак! — оборвала Евгения. — Без всяких «если». Ответь прямо: смерти или живота? Хочешь ли ты жить долгие годы с блудницей, ехидной, со змеей или лучше тебе помереть сейчас? Отвечай одним словом. Не торопись. Подумай. Минуты три подумай. У тебя даже звонок с Ионычем на секунды рассчитан: пароль придумали. Ха-ха-ха! Дураки! Ты не в кабинете найдешь смерть, а в другом месте. Но я хочу, чтобы ты был со мною королем. Даю тебе три минуты. Думай же, думай, Михайла. Твой час настал.

Михайла Михайлович не в шутку перепугался. Чересчур серьезно говорила Евгения и клялась на Евангелии. Она, конечно, все давно приготовила. Умертвить сумеет, хоть полк солдат призови на помощь. Хоть бы сыновья были рядом. Один же! Кругом один — в ореховой берлоге за тремя замками. Но что замки для ехидны!..

Как бы между прочим Евгения сообщила:

— Я бы могла тебя и на каторгу отправить, Михайла, и все дело закрыть навсегда. Могла бы! Ты не подумал, почему Ионыч осмелился провести меня в твой кабинет? Твой раб ослушался! Кто защитит тебя, Михайла, в трудный час?

— Э?

— Вытри пот с лица. Что ты так потеешь?

— Господи помилуй! — терялся Михайла Михайлович. Сам о том подумал. Как же Ионыч вдруг порушил его приказ? Как смел ввести в кабинет ехидну?

Евгения Сергеевна глянула на свои золотые швейцарские часики:

— Три минуты прошло, Михайла. Отвечай.

— Э?

— Смерти или живота?

— Живота! Кому смерть мила, господи! — прорвало крепость Михайлы, и он сразу почувствовал себя поверженным к ногам ехидны, блудницы и в том числе стожалой змеищи. — Живота, Евгения. Живота.

Евгения Сергеевна посмотрела на супруга внимательно, точно впервые видела; усмешка победительницы едва тронула ее пухлые губы, и она, облегченно вздохнув, подошла к Михайле, повернула его к себе на вертящемся кресле и мягко, но властно уселась к нему на колени, положив руку на спинку кресла.

— Евгения!..

— Молчи, молчи. Я же блудница, блудница. И я дам тебе жизнь и радость. В моем теле, в моей душе сама геенна огненна.

— Помилуй меня, господи! — пыхтел Михайла.

— Не господь, а я милую.

— Не безбожничай!

— Я безбожница, и я — вечная, вечная, как геенна. Жить буду долго, если… всех нас не удушит революция.

— Чего страшиться! Революция сама себя удушит.

— Нет, Михайла. Ты бы побывал на нашем заводе, послушал бы мастеровых, или как их зовут — «пролетариев всех стран», — тогда бы понял, какая пропасть перед нами. Нам надо выстоять.

— Надо, — отозвался Михайла, не чувствуя тяжести на своих старческих коленях. Как-никак, а супруга немалая птаха, а вот держит на коленях, и ему приятно. Даже ноги потеплели, как будто укутал их лисьими мехами.

— Бог даст, выстоим и жить будем. Но только без хитростей, Михайла.

— Спаси Христос! Ты же сама и есть хитрость.

— Моя хитрость — в дело, а твоя — рушит дело. Вот мое условие: ты сегодня до часу ночи подпишешь договор-сделку на мое имя. И в этом договоре передашь мне все свои права по банкам, по акционерным обществам, по прииску. Передашь мне ключи от сейфов, и в этом кабинете буду жить я. Молчи! Не перебивай. Я же сказала: сегодня ночью ты подпишешь мне все свои капиталы…

— Не будет того! — воспрял Михайла Михайлович.

— Оставь, не мешай. Так будет, если я сказала. Слушай. Ни в какие денежные и промышленные дела ты никогда не будешь вмешиваться. Никогда. Ты будешь королем на троне. Я все дела буду вести сама со своими управляющими. Ты будешь иногда знать, как идет дело, но не всегда будешь знать. Не всегда. Твое дело жить и радоваться жизни. Разве плохо на старости лет? Ах ты старый дурень! Это же счастье, счастье. Я буду для тебя не женой, а блудницей, скверной, змеей, и ты сам познаешь, какая это сила жизни. Если надо — будут у тебя девицы мадам Тарабайкиной. Так надо, Михайла, чтобы жить. Ты же почти умер в этой норе, куда сам себя упрятал. От тебя тленом пахнет. Белье на тебе грязное. Постель страшная и грязная. Ты боишься даже позвать горничных прибрать постель: как бы не отравили да не удушили по моему приказу. Ох, Михайла! Я бы давно похоронила тебя, если бы ты был лишним. Ты король! Я без короля — вдова. А это так хлопотно! Брр!

Михайла Михайлович окончательно обмяк. Вот так окрутила ехидна! Как веревками повязала — ни дрыгнуть, ни прыгнуть.

Евгения продолжала!

— Со своей стороны я заготовила охранное письмо на! твое имя, что буду заботиться о твоем здоровье, и если ты, не ровен час, умрешь, капитал разделю на четыре равных части.