Алексей Черкасов - Сказания о людях тайги

Бологов на минуту онемел, губы трясутся, правая рука машинально опустилась на кобуру.

Санька Круглов глаз с него не спускал. Прошел к своей кровати, потихоньку вынул револьвер из кобуры, взвел курок и сунул в карман.

А Ной продолжает:

— Ежели тайный центр двинет дивизии на Петроград, мы, как полковой комитет, созовем митинг. Пущай казаки и солдаты решают: идти ли им на Петроград, чтоб успокоиться в побоище, али по домам разъехаться? Так и передайте центру.

Взбешенный сотник оглянулся на комитетчиков:

— Это и ваше решение?!

Комитетчики — ни гу-гу! Втянули головы в плечи, как куры на насесте, и глаза в разные, стороны.

— Я вас спрашиваю! — рявкнул сотник, чуток подпрыгнув. — Или один хорунжий решает судьбы полка?!

Никакого ответа. Сопят, тяжело, с присвистом.

— Вы же заверили командира женского батальона! — выкрикнул сотник. — Целовались с нею, черт возьми-то!

Ной сказал за комитетчиков:

— Ну, целовались. И что? Командирша батальона приходила нас поглядеть да себя показать. Решением нашим не интересовалась. К тому же — не с бабьим батальоном переворот свершать! Курицам на смех! И дивизий нету, сготовленных идти на Петроград. Нас втравить умыслили? Ну, а мы не лыком шиты. Соображенье имеем. Другого решения не будет.

— Во-о-от оно что-о-о! Да вы тут… большевики… мать вашу… бога… креста…

Бологов подавился словами, икнул, аж слезы выступили, и пулей в двери, запнулся об ногу Крыслова, брякнулся поперек порога — шашка загремела, еще раз выматерился в бога, креста и богородицу, подобрал папаху и бежать, что есть мочи: на поезд торопился.

Комитетчики схватились за животы, ржали с таким грохотом и свистом, что посуда на лакированном столе подпрыгивала, позвякивая. Ну председатель! Ну холера! Вот дал ответ центру, язви тя в почки! Ну хорунжий!..

— Ох и шпарит он сичас по улице!..

— Шурует, токо копыты щелкают.

— Ежли не отпустит подпруги — запалится, язва!..

Отхохотались, успокоились.

Ной предупредил, чтоб про ответ тайному центру — ни слова в штабе полка! Иначе головы можно потерять.

Комитетчики согласились: помалкивать надо.

— Созвать бы митинг, да шумнуть: кто за восстание — остаются в Гатчине, а прочие — кто куда, — предложил Павлов.

— Теперешними декретами, какие подписал Ленин: землю крестьянам, фабрики — рабочим, — сказал Ной, — он по шее дал буржуям и разным министрам. Солдатня учуяла, попрет домой, удержу не будет.

— Да ведь ежли вникнуть в декреты про землю, так ведь, Ной Васильевич, нашему казачьему сословию от большевистских Советов чистая расстребиловка, — напомнил Павлов.

Павлова поддержал задиристый Крыслов.

— С корнем вырвут! Казачество изничтожать будут, а на земли наши поселятся самоходы, как Ленин с кайзером Вильгельмом сговорились.

— Враки! — отрубил Ной. — Ежли бы сговорились, немцы давно в Петрограде были бы. Тогда к чему переговоры о мире?

— Про то самое и переговоры идут, — не сдавался Крыслов. — Самолично слушал одного товарища, что в том Бресте-Литовске половину России отдают немцам. Стал-быть, и про казачество порешат. С чем тогда вернемся в станицы? Похвалят нас, что здесь в отсидку играем?

Разом выдохнули: станичники не похвалят. А как же быть?

— Экое время — в башку не поместишь!

— Хоть лопни от натуги, не поймешь: што к чему свершается?

— Чего не понять? — развел руками Ной. — Наше какое прозвание? Казаки от дедов и прадедов. И земли наши кровушкой политы, а не задарма получены. Того и держаться надо. Ни к серым, ни к меньшевикам, ни к большевикам в партию. Стоять будем за свое казачество.

— В точку, якри ее! — поддакнул Сазонов.

— Нету точки, — отверг Крыслов. — Ежли укоренятся у власти большевики с Лениным, тогда и точку поставят. Токо кому? Казачеству. Али не на казаков ярился наш комиссар? Не ждите, говорил, на время будущее царских привилегий.

Комитетчики притихли. Привилегии терять — не папаху с головы!..

Разошлись, подавленные неопределенностью.

Время не конь, не объездишь, не уймешь — летит-мчится, а куда? И как там будет завтра, послезавтра? Погибель или здравие? К добру или к худу утащит за собой суматошное время?..

…И не было покоя Ною Лебедю с апреля 1917 года, когда избрали его председателем полкового революционного комитета; маята одна: ни власти, ни порядка — митинги кружили солдатню.

В августе первый Енисейский казачий полк угодил в клещи австро-венгерских легионеров и до того поредел, что ни пыху, ни дыху, ни знамени, ни штаба, и офицеров — по пальцам пересчитать. Отвели в Псков на формирование — пополнили разрозненными казачьими взводами — кто и откуда, разберись, да еще два стрелковых батальона подкинули, а командиром на митинге выбрали обиходливого штабиста Дальчевского. Назвали полк сводным Сибирским и по приказу Керенского двинули на Петроград.

Не успели казаки и солдаты вытряхнуться из эшелона, как на Цветочной площадке, куда железнодорожники загнали состав, встретили их вооруженные красногвардейцы-путиловцы с матросским отрядом Центробалта.

Пулеметы справа, пулеметы слева, штыки наперевес — вся Цветочная площадка взята в кольцо. Крепко уконопачено.

Митинг.

После митинга сводный Сибирский полк разместили в теплушках эшелона и загнали его в тупик на Цветочной площадке.

Но не очень-то, видно, надеялись на казаков совнаркомовцы, коль по соседству с офицерским вагоном полка поместился матросский отряд Ивана Свиридова.

С той поры Свиридов не отрывался от сводного Сибирского полка, куда назначен был комиссаром. Казаки прозвали его Бушлатной Революцией. Ни на коня, ни под коня. Из мастеровых на флот взяли, да еще рязанский — «косопузый», значит. Чужак!

Взбудоражили фронтовиков декреты новой власти, призывы Второго съезда Советов — подходящие для солдат и казаков.

Ну, а господин Керенский все еще прыгал — рвал и метал в Пскове, где находился штаб Северного фронта. Генерал Краснов призвал донцев к походу на Петроград, чтоб спасти Россию от анархии и большевизма.

28 октября красновцы заняли Гатчину. А в Петрограде тем временем готовились к бою красногвардейские отряды путиловцев с бронепоездом, военные корабли подошли с матросами, на подмогу им Ной привел две сотни енисейских конников. Разгромили красновцев возле Пулкова, усыпали мертвыми краснолампасниками снежное поле, разоружили живых, а генерала Краснова взяли в плен и отправили под конвоем в Смольный.

Хорунжему Ною Лебедю достался рыжий жеребец самого генерала — норовистый, горячий. За неделю умял жеребца — тихим стал.

В начале января полк отвели в Гатчину, чтоб охранял подступы к Петрограду.

Тут и завертелось! Командир полка эсер Дальчевский принял на довольствие в полк двух битых на позициях генералов, один из них правый эсер Новокрещинов. Генералы без погон, шитых золотом, а шинелюшки-то генеральские на красной подкладке и теплом подбиве.