Алексей Черкасов - Сказания о людях тайги

Слушая Ольгу, Тимофей задумался — не первая дурная весть. И там саботаж, и тут поруха, а хлеба в городах нету, тиф валит людей, как жить дальше?

— И что потом, с Ухоздвиговым? — спросил старый Зырян.

Ольга ударила кулаком об стол:

— Расстрелять надо было, вот што, Зырян! Легче было бы. Всех их стрелять надо без суда и следствия!

— Господи! — испугалась кроткая Ланюшка.

— С ума сошла! — сказала Анфиса.

— С ума сошла? — оглянулась Ольга на младшую сестру. — Тебя бы на мое место. — И к Тимофею: — Стрелять их надо. Стрелять!

— Ох, и горячая у тебя головушка, сватья! — сочувственно положил ладонь на голову Ольги старый Зырян. — Всех разве перестреляешь?

— Не всех, а миллионщиков и которые стеной за них стоят.

— Дык сама же сказала — горняки заслонили Ухоздвигова. Их стрелять, что ли? Головушка!

— Стрелять, сват! Стрелять. Попомните мое слово — будем еще стрелять. Али не жить Советской власти. Вот што!

Тимофей дрогнул. Стрелять? Рабочих стрелять? Сомневающихся стрелять?

— Так нельзя, Ольга Семеновна, — назвал Ольгу по отчеству, как бы отчуждая от себя. — Ты же бодайбинская приискательница, помнишь, наверное, как расправились с рабочими царские сатрапы? Твой муж расстрелян. И потому направили тебя комиссаром на прииск. Или все забыла?..

— Ха-ха-ха! Помню ли я? Анфиса, ты помнишь? Не беспокойся, Тимофей Прокопьевич, Ольга Семеновна все помнит! И расстрелянного мужа, и как с голоду чуть не подохли мы у английских концессионеров «Лена-Голдфильс». Был там инженер, мистер… Как его фамилия, Анфиса?

— Клерн, кажется.

— Вот-вот, мистер Клерн. К нему я ходила на поклон. Ох, господи! Как я унижалась, упрашивала мистера Клерна, чтоб он заступился за рабочих. В ногах у него валялась, а он мне по-русски: «Госпожа Федор, не беспокойся. У вас много золота спрятан. Пусть ваш рабочий отдаст золото — продовольствий много будет. Ви можете мне служить — скажите, кто прячет золото?»

А какое золото у горняков? Откуда? Ребятенки с голоду пухли. Тогда и началась забастовка. Господи, как я только выжила от побоев ротмистра Терещенки? Чтоб ему треснуть, окаянному. Три недели валялась в беспамятстве. А потом вывезли нас всех на железную дорогу, и вон с Лены на все четыре стороны. Вот она какая милость-то царская! Век помнить буду. Налей, сват! Хоть бы пожар затушить в душе!

Лицо Ольги пылало, и сама она горела будто. На ней была красная шерстяная кофта и красный шарф на плечах — вся из пламени. Ее иссиня-черные волосы поблескивали под светом лампы,

Дуня с Демкою на руках глаз не спускала с Ольги. Так вот она какая, бодайбинская приискательница!

— А ты говоришь мне, Тимофей Прокопьевич, помню ли я Бодайбо! Ха-ха-ха! Помню, милый. Я все помню. И ночь с волками помню, и «святого Анания». Не схватили его? Где уж нам! Они хитрее нас. Умнее нас. А когда же мы ума-разума наберемся?

И как бы отвечая себе:

— Наберемся, может, если кровью умоемся. Чую сердцем — быть большой крови. Знаете, казачье атамана Сотникова тащится в уезд?

Покачала головой, стукнула кулаком об стол:

— Откажусь от комиссарства! Ей-богу, откажусь. Не по мне хомут. Мое дело тайга, потаенные тропы и золотоносные жилы. Я их нюхом беру, глазом вижу в земле золото, — и горестно сказала: — А ведь я еще живая, сват! Живая. А вот те, дружинники… девять головушек! Отговорили, отшумели… Мы и не думали, что так все обернется. Сперва поднялись бабы — все к ревкому, к ревкому! А потом склады вспыхнули. Все кинулись на пожар, тут и началась стрельба. Офицеры-то наторели командовать. Со всех сторон обложили нас в ревкоме. Дома дружинников сожгли. Контору сожгли. До ночи хлестались. Господи, что же такое происходит? Когда же мы миром и добром жить будем?

— Погоди, кума! Будет еще и у нас счастливая жизнь, — сказал старый Зырян.

Тимофей спросил у Никиты Корнеева про золотопромышленника.

— Сам Ухоздвигов убит, — ответил Никита. — Да вот кем убит — загадка.

Ольга оборвала:

— Никакой загадки! Сыновья офицеры прикончили, а свалили на нас.

— Как так? Отца-то?

— Отца! Они бы и у родной мамы кишки выпустили за золото. Они-то знают, что папаша где-то спрятал золото. До тайника добираются.

В десятом часу вечера, сменив лошадей, Ольга с Никитой собрались ехать в Минусинск.

Прощаясь с Тимофеем в ограде, будто предчувствуя беду, Ольга тихо сказала:

— Свидимся ли мы с тобой, Тима?

— Свидимся, и не раз, — весело ответил Тимофей. — Я еще приеду к тебе на Благодатный.

— Ой ли? — Ольга покачала головой. — Чует мое сердечко, беда нас ждет великая. Ей-богу! Может, не чубы трещать будут, а головы в кусты лететь?

— Ну, ну! К чему такое похоронное настроение. Все наладится.

Дуня ходит, ходит по горенке, и курит, курит самосадные цигарки, чтоб до копыт прокоптить Коня Рыжего — Ноя Васильевича Лебедя.

— Хучь себя бы пожалела, Дунюшка. Не ко здравию экое.

— «Не ко здравию»! — фыркнула Дуня, пуская дым из ноздрей. — У меня ничего нет ко здравию. За упокой только. Не Ольга я! У нее геройство, а у меня что? «Бодайбо» мадам Тарабайкиной-Маньчжурской?! Эх ты, офицер казачий!.. А еще жениться на мне хотел!

— На окаянных обидах век не прожить, Дуня. У каждого дня свои обиды бывают. Если бы ты послушалась…

— И вышла бы за тебя замуж? — зло подхватила Дуня. — Ха-ха-ха!.. — Помолчав, дополнила: — Кипит во мне все. Кровь кипит. Порченная она у меня, кровь-то. Куда уж мне, Ной Васильевич, до твоей казачьей степенности и порядочности.

Ной горестно опустил голову. Чужая!

Собрались спать.

Дуня постелила Ною на жестком деревянном диване, а сама легла на кровать и малого тополевца взяла к себе в постель.

В полночь Дуню разбудили:

— Вставай, Дуня! Скорее. Это я, Аркадий Зырян. Беда! Банда налетела на ревком. Крачковского убили. Дружинника Васюху Трубина убили. Сам Юсков притащил бандитов из Уджея.

— О, боже! — воспряла Дуня. Сон, как метлой сняло. — А Тимофей Прокопьевич?

— Кабы не Тимофей — всех бы перещелкали в ревкоме. Я только что пришел домой, как услышал стрельбу. За винтовку, и в улицу. Слышишь, конные орут? Казачье войско атамана Сотникова занимает Белую Елань. Резню еще устроят.

Хорунжий тоже проснулся и быстро оделся. Слышно было, как в соседней горнице вскрикнула Анфиса, плакала малюхонькая Агнейка. Все Зыряны торопились покинуть дом — поскорее бы убежать в поселенческую Щедринку.

— Боженька! Ничего не видно. Как же Демку? Спит он.

— Демку отец унесет к Боровиковым.

— А где Тимофей?

— Отбил бандитов и ушел в Щедринку с братьями Харитоновыми. За Урвана казаки тебя не помилуют, гли.

Голос подал хорунжий:

— За Евдокию Елизаровну я сумею постоять!

— Нет, нет! Я сейчас, Аркадий Александрович. Куда идти только?