Алексей Черкасов - Сказания о людях тайги

Есаул повернулся и пошел вон.

— Изыди, сатано! Изыди! — рявкнул пророк Моисей вслед и тут узрил Алевтину Карповну. — О, господи! Кого зрю? Горлинка моя!.. Живая, живая! Ах ты, господи!

Малая горлинка в шесть пудов весом — окаменела, сидя на лавке. Она то разевала свой мелкозубый хищный рот, то кусала губы, не в силах отвести округлившихся глаз от пророка, будто он околдовал ее, как удав крольчиху. Не успела ни вскрикнуть, ни охнуть, как пророк, отпихнув от лавки Головню, подскочил к ней, схватил на руки, трубно возвестил о своей радости:

— Зрите, зрите, чудь заморская! Не на небеси радость — на моих руках пребывает.

Пхнув ногой дверь, трахнулся лбом о притолоку, отступил на шаг:

— Нагородили, чудь заморская, дверей, и в кажинную дверь лбы бьют, тьфу! Ну, пригнись ясноликая; пригнись ко плечу. Истощал я за шесть днев, господи. Будет нам ужо лобызанье и тайное моленье. Почивайте, батюшка атаман, да красного сатано не упустите — дайте мне его завтра лобанить. Моментом пристукну. Спаси вас Христос.

И с тем ушел.

Тут только казаки дали волю животам своим — хохотали до того устильно, что гнулись в три погибели. Атаман ржал, закусывая пшеничный ус, сотники, хорунжие, лидер партии с. — р. Яков Михайлович, и только Мамонт Петрович сурово молчал. Вот они какие на сегодняшний день социалисты-революционеры!..

…Вступив в обширную ограду Юсковых, пророк кивнул на рыжего жеребца у коновязи:

— Гляди, Вельзевул мой. Такого коня нет во всем казачьем войске! Следом за мной ходит. Куда я, туда он. На свист бежит, как собака. Погоди, ужо, вскачу на Вельзевула с мечом, и смерть красным будет. Ужо настанет день! Сиди, сиди, горлинка. В дом понесу.

Так и потащил в дом через просторные сени, прихожую, в большую гостиную; а в гостиной — все Юсковы в сборе: Феоктист Елизарович, Александра Панкратьевна с Клавдеюшкой, Галина Евсеевна, а в переднем углу под иконами — убиенный Игнат Елизарович, а там, в Дарьюшкиной горенке, — умирающий хозяин заведения Юсковых, сам Елизар Елизарович. Все ждут, что скажет дивизионный доктор.

Вскоре в гостиную вышел доктор в роговых очках, длинный, носатый, худущий, развел руками и простуженным голосом сообщил:

— Скончался.

Не удалось Сотникову выставить Головню на суд казачьего круга: атаманы подвели. Дважды посылал казаков за атаманами, а те что-то мешкали, потом явились чинно так, один за другим: Каратузской станицы — Платон Шошин, Монской — Андрей Крупняк, Саянской — Михайла Спирин и Таштыпской — атаман Василий Васильевич Лебедь, а с ним, нежданно встреченный в Белой Елани, сын Ной Васильевич — хорунжий.

В ревкоме набилось офицеров, казаков, штатских, но атаманы протиснулись вперед. Так, мол, и так достославный атаман Енисейского казачьего войска, заявил Платон Шошин, мы, казаки, промеж себя порешили до лета свары с красными не начинать. Март греет, а за ним апрель подоспеет — с посевами надо управиться, к хозяйствам руки потянулись.

— Супротив мира не попрешь, — говорил Платон Шошин. — Как все наши станичники, так и мы. Так что извиняйте, атаман, а так и ваши офицеры, какие пришли к нам в войско в Красноярске. Мои одностаничники, каратузцы, на постой не пошли: кони передохнули, потопаем далее, домой.

Сотник прикусил пшеничный ус, сдержался от взрыва. Бородачи хитрят, в кусты ныряют. А что он с ними может поделать? В Красноярске отвалились эскадроны из нижнеенисейских станиц, остались Минусинского уезда, и эти разбредутся. Не вышло у атамана «славного присоединения к доблестным донским казакам», как о том телеграфировал он генералу Каледину в Ново-Черкасск; не получилось «сибирского правительства», и атаман покуда не военный министр, хоть и вписан министром в секретные бумаги томской «Сибоблдумой».

— Что же вы думаете, атаманы, помилуют вас большевики за восстание? — сдержанно спросил Сотников, оглядываясь на офицеров. — Сейчас, когда мы все сжались в тугой кулак, и у нас — пулеметы, две трехдюймовки, триста семьдесят пять конных, сотня отчаянных орлов на подводах — красногвардейский Минусинский гарнизон, нам не страшен. С ходу возьмем город.

Атаманы переглянулись. Ответил за всех Платон Шошин:

— Оно так, господин атаман, да ни к чему то. Вот хорунжий Ной Лебедь, полный георгиевский кавалер, сын атамана Лебедя, приехал из Петрограда. Сказывает: наш полк, какой стоял в Гатчине под Петроградом, принял сторону новой власти. Это как понимать?

— Это провокация! — выкрикнул Сотников. — Где он, хорунжий?

Вместо хорунжего выступил на шаг вперед атаман Лебедь — бородища рыжая, окладистая, могутный, в черненом полушубке и в черных катанках, предупредил атамана:

— Хорунжий — сын мой, атаман. Кость от кости мой и бровь от брови мой! Один сын сгил на позиции, а другой возвернулся из Петрограда. Вот он, сын мой, хорунжий, герой, спасший от немцев первый Енисейский полк еще в августе четырнадцатого года.

Атаман зверовато взглядывал то на отца — рыжая бородища, то на сына — хорунжего — рыжая подкова, каракулевая белая папаха, и на голову выше отца. Так вот в чем причина развала войска!..

— Теперь, атаман, скажу так: красные отпустили мово сына из Петрограда живым-здоровым; дак и мы, казаки, не из воды в воду, не из грязи в грязь, а из воды и грязи на сухое место вылезем. Ни к чему нам кровь цедить из совдеповцев, а они будут цедить из нас.

Монский атаман поддержал:

— Раззудим красных, соберут силу и растреплют в пух-прах. Вот и отсеемся и отпашемся, а к осени — зубы на полку. Перемежаться надо. Хитрость на хитрость метать. Мы их не тронем, и они нас, глядишь, оставят на нашем хрестьянстве.

— Тэкс! — Сотников подумал. Не свяжешь большевика хорунжего — атаманы вот они, а за ними — лбы казачьи! Будь они все прокляты, дуболомы! — Тэкс! Хорунжий, значит, при Георгиях? Большевик?

Хорунжий Лебедь подтянулся — бороду чуть вверх, пятки сапогов сдвинул, грудь выпятил:

— Не большевик, — ответил басом.

— Документы!

Хорунжий отвернул полу бекеши, достал из кармана кителя демобилизационные и наградные документы.

— Ну-с, — мычал Сотников, проверяя документы. — Председатель полкового комитета?

— Так точно. С апреля 1917 года.

— Что за полк?

— Был первый Енисейский, а с октября, после нового формирования, Сибирский сводный.

— И весь он перешел на сторону большевиков?

— Полковой митинг принял такую резолюцию.

— Тэкс! Резолюцию? И ты подсказал казакам, что надо голосовать за резолюцию большевиков?

— Не я, сила красных подсказала.

— Вранье! — опять вспылил атаман. — Вас всех специально разослали, чтоб вы агитировали за большевиков. Удачный маневр! За такие дела расстреливают на месте! Что же вы смотрите, атаманы?