Алексей Черкасов - Сказания о людях тайги

Ой, горе! Горе!

Старик видел, как пан Борецкий ткнул папиросой в нос квартирантке Селестине, и она… Что вы думаете? От одной папироски упала. Как стояла, так и упала. Борецкий пинал ее в голову — не подымалась. Потом пришел доктор в белом халате — совсем молодой доктор. Долго осматривал Селестину, хлестал ее по щекам, что-то давал нюхать, и она пошевелилась, но встать не могла. Стрелки подняли ее и усадили на жесткий стул у стены. Доктор разговаривал с упитанным Борецким, потом подошел к Илии, спросил: «У девушки всегда были такие глубокие обмороки?»

— У ней какая-то редкая аномалия в нервных центрах, — сказал доктор по-русски. — Или она больна эпилепсией?

Илия ничего такого не знал.

— Еврейка?

— Русская, русская.

— Разве я не вижу, что она еврейка? — со злом сказал доктор. — И ты тоже русский?

Илия, конечно, еврей.

— Исповедуешь ли ты закон Моисеев?

— Как же! Как же! — ответил старик.

— Так вот, старик, я помогу тебе со старухой, если ты скажешь пану командиру: кто был у тебя из большевиков? Кто такой Артем? Где скрывается? С кем из большевиков связана ваша квартирантка, — показал доктор на Селестину. — И куда ты отвозил оружие! Ты все должен сказать, и я помогу тебе.

Доктор назвался. Иозефом Шкворецким, сказал, что отец его раввин в городе Праге. Илия поверил.

— Так ты скажешь, кто такой Артем?

Илия не знает никакого Артема; впервые слышит.

— Ты лжешь, старик! С Артемом встречались у тебя в избе пробольшевистские элементы из состава нашей роты! — сказал доктор. — И ты это знаешь.

— Ничего такого не знаю, пан доктор.

— Плохо тебе будет, старик! — пригрозил доктор Шкворецкий. — Ты продался безбожникам-большевикам и попрал закон Моисеев и веру своих отцов!

Илия помнил страшную кару господню, но разве он в чем-нибудь нарушил закон Моисея?

Илия еще помнит, как пан Борецкий с доктором допрашивали Селестину, но уже не били. Вежливо так. Кто такая? Чем и когда болела? Селестина ответила, что она была контужена. Это очень удивило пана Борецкого. На фронте? Где? Ах, вот как! Кто она такая? Фамилия? Когда приехала в Красноярск? Разное, всякое спрашивали.

Еще помнит Илия, как пан Борецкий сказал Селестине:

— Вы хотели сделать солдат моей рота большевиками? Мы вам дадим такую возможность! О, да! Мы не будем бить вас. Нет! Нет! Вы будете агитировать — мы будем смотреть, как это у вас получится. О, да! Это очень интересно!

Для Селестины пан Борецкий придумал особый метод. Ее не будут бить. Нет, нет! Он, пан Борецкий, отдает ее ефрейтору Яну Елинскому — настоящему ефрейтору! И если она, Селестина, сделает ефрейтора большевиком, пан немедленно освободит ее из-под ареста.

— Я будет демократ! — прохаживался по вагону пан Борецкий. — Если вы сделайте мою роту большевиками — мы свершаем новый переворот. О, да! Белый власть опрокидываем, красный террор утверждаем. О, да! Полный демократия!

И тогда Селестина сказала: «Свинья»! О, о! Что она такое сказала?! Зачем? Разве можно было говорить пану Борецкому, что он свинья? Зачем? Пан хотел быть таким милостивым! Но он снова ткнул в лицо Селестины горящей папиросой. А стрелки держали ее за волосы. И Селестина почему-то не упала в обморок, а отбивалась от них и все равно кричала:

— Свиньи! Свиньи! Наемные свиньи! Убирайтесь домой! Тираны! Скоро придет вам конец!

— О! Ви заговориль, заговориль, красная сволочь! И совсем не падаль в обморок! Юда, смотряй, смотряй сюда, как будет отвечай ваша дочь!.. Ну! Откуда ви имель японски иены, доллары, на которые покупаль оружие и боеприпасы от солдат моя маршева рота? От подлый солдат, который мы уже росстреляли, росстреляли через военно-полевой суд! Отвечайт!

Селестина молчала.

Горячая папироса впилась в шею Селестины.

— Смотряй, смотряй, юда! — орал пан Борецкий.

Но Селестина, рванувшись, вдруг впилась зубами в нос чешского стрелка, ухватившего ее за волосы.

— Волчица, волчица! Сволошь! — ругался стрелок, зажав прокушенный нос платком. — Росстреляй надо! Росстреляй!

Ай-ай! Как нехорошо вела себя Селестина! Теперь ее убьют! Обязательно убьют, а как же?..

Старики и в самом деле не знали, кто такой Артем. Кто руководитель подпольного комитета большевиков. И что они могли бы знать? Разве бы им доверили такие тайны? Оружие? Никакого оружия в глаза не видели.

Но их били. Доктор Иозеф Шкворецкий приводил их в сознание, и солдаты уносили стариков в тринадцатый вагон. Во всех купе были арестованные, ни старик, ни старуха никого из арестованных не знали.

Была еще ночь…

Илии страшно вспоминать…

Их привели в тот же одиннадцатый вагон, в котором допрашивали всех арестованных в разное время — днем и ночью, особенно — ночью. О, Яхве! Яхве! К чему ты сотворил ночь?..

Офицеры со стрелками и ефрейтором Яном Елинским допрашивали мужчин и женщину — беременную женщину, стриженую, молоденькую; Илия никогда ее не встречал в городе.

Лицо женщины вздулось от побоев — ни глаз, ни носа; кровь, кровь, и руки связаны. Мужчины тоже сидели со связанными руками, но как же их избили!..

Незнакомый Илии офицер сказал:

— Ты видал их? Называй! Гляди на мадам! Ближе, ближе!

Старик подошел ближе: не видел!

— Хорошо смотряй, старик! Хорошо!

— Не видел! Видит бог, не видел!

— Ты всегда врешь, юда, богу и нам. Смотряй хорошо!

— Господи, господи! Где же я мог видеть?

— Старуха, смотряй!

И старуха никогда не встречала в городе женщину…

— Это Грушенька, — сказал белобрысый, мордастый офицер. — Ты слыхать Грушенька? Комитет большевиков?

— Где бы я мог слышать? Господи! Господи!

— Теперь гляди сюда, на мужчина. Вот на этот! Бистро, бистро!

Старик смотрел на мужчину…

Сперва не узнал — раздувшееся лицо, в кровь разбиты щеки, подбородок, но приглядевшись, испугался: Машевский! Кто бы мог подумать, а? Но если, он, старик, назовет Машевского, тогда… Что будет тогда?.. О, Яхве! Яхве!

— И мужчина не видал? Самого Машевски? Ты врать, старик! Это сам Машевски — председатель комитета большевиков!

— Господи! Господи! — трясся Илия. — Да разве сам председатель пришел бы к нам в избушку? Кто я такой для председателя? Или наша квартирантка? Вы же знаете: сам господин ефрейтор Вацлав…

— Молчайт! — крикнул офицер.

Ни Машевский, ни стриженая женщина не признали стариков; они их никогда не видели…

Старика и старуху отвели обратно в тринадцатый вагон. Но еще до того, как они спустились вниз, из тамбура раздался пронзительный крик женщины…

Лэя до того перепугалась, что упала со ступенек и разбила колено.

О, Яхве! Что же такое происходит с людьми!

Они сидят рядышком, старик и старуха. Они всегда рядышком. Вот уже пятьдесят лет — золотую свадьбу успели справить. «Разве это мало, Лэя?»