Юрий Трусов - Золотые эполеты

— Это хорошо поняли в Лондоне. Англичане ныне поставили перед союзным командованием задачу: уничтожение черноморского флота путем разрушения его главной базы — Севастополя. Верно я говорю, господа? — сказал Корнилов, вопросительно посмотрев на офицеров.

— А я думаю, ваше превосходительство, — вдруг сказал Кондрат, — мне кажется, на любом месте берега, где будут стоять черноморцы, никакой супостат победить не сможет…

— Молодец, мичман. Я тоже так считаю. Только тут есть разница: Деволан имел в виду стратегическую значимость нашего Севастополя. С этой стороны город сей — ключ ко всему Черному морю, так что по стратегическому расчету Деволан тут прав. Здесь в битве за Севастополь будет решаться судьба всего Черного моря, в том числе, мичман, и вашей Одессы. Но тут, я не побоюсь сказать, вернее, раскрыть перед вами, господа офицеры, важный секрет, что противник сделал грубую ошибку. Она в том, что неприятель не пошел прямой атакой на северную беззащитную сторону города, а решил обойти его, чтобы напасть с юга [37] 1 «Конечно, если бы неприятель прямо после Альминской битвы пошел на Севастополь, то легко бы завладел им». Запись в дневнике В. А. Корнилова. 28 сентября, 1854 г. — ЦГИА, д. 2156. .

— Наверное, у англичан и французов, как и у нас, командуют Меньшиковы. Нет у них Бонапарта, — сказал Бутаков.

— Вы правы, нет у них Бонапарта, как и у нас Суворова, — поддержал его Тотлебен.

— Да, господа, Суворова у нас теперь нет. Нет и Кутузова, нет Багратиона. Но неприятельский обход Севастополя дает нам время укрепить северную сторону. Как вы думаете, подполковник? — обратился он к Эдуарду Ивановичу.

— Я, ваше превосходительство, лишь скромный последователь Теляковского [38] 2 А. 3. Теляковский — основатель русской фортификационной науки. . Постараюсь в самый короткий срок возвести необходимые фортификационные укрепления. Только не надо терять время.

— Не будем медлить, подполковник. Завтра же приступим, — отчеканил Корнилов и простился с офицерами.

Глубоко в душу Кондрату запали эти слова Корнилова. Он потом много раз повторял про себя, что битва за Севастополь решает участь его родной Одессы.

Корнилов, анализируя действия боевых кораблей противника и отечественного флота, пришел к смелым и верным выводам. Он обобщил неудачу англо-французской эскадры под Одессой и успешные действия семипушечного парохода «Колхида», который стремился выбить захватчиков из крепости Святого Николая. Сначала этот пароход тоже постигла неудача. Он, подобно английскому фрегату «Тигр», сел на мель неподалеку от этой крепости. Противник обстрелял «Колхиду» из пятипушечной батареи. От прямых попаданий ядер пароход загорелся, но в этом катастрофическом положении экипаж судна под командованием капитана-лейтенанта К. А. Кузминского проявил настоящее мужество. Моряки не растерялись, не струсили. Они метким огнем корабельных пушек сбили орудия врага. Затем самостоятельно сняли пароход с мели и спасли судно. Подвиг экипажа «Колхиды» показал моральное превосходство черноморцев над неприятельскими моряками. Русские матросы и офицеры сумели в трудных условиях проявить беззаветное мужество и смекалку.

До нас дошло письмо В. А. Корнилова, где он, творчески осмысливая боевые эпизоды, делает обобщение. «Сравнивая это с делом «Колхиды», — пишет вице-адмирал, — невольно призадумаешься и придет мысль: следует ли нашим Черноморским флотом, ныне состоящим из двенадцати кораблей и семи фрегатов, готовых бить и насмерть, смотреть со смирением на блокирующих Севастополь восемнадцать союзных кораблей". Адмирал приходит к выводу в духе Суворовской «науки побеждать», что не надо прятаться и отсиживаться под защитой фортов от более сильного неприятеля, а надо встретиться в открытом море с ним и, невзирая на его превосходство, смелой атакой разгромить…»

Такое решение окончательно созрело у Корнилова, когда англичане, французы и турки, пользуясь пассивностью главнокомандующего военными вооруженными силами Крыма, высадили шестидесятидвухтысячный десант солдат и моряков. Он занял город Евпаторию, в кровопролитном сражении при Альме разбил русскую армию и двинулся на Севастополь. Угроза захвата этой базы Черноморского флота противником стала неотвратимой. Бездарный полководец светлейший князь Меньшиков совершенно растерялся и не знал, что ему предпринять. Понимая, что при всей своей великосветской амбиции царедворца он совершенно неспособен командовать, боясь нового сокрушительного поражения, светлейший князь и не думал защищать Севастополь. Он отвел армию на Мекензиеву гору, открыв таким образом путь врагу к Севастополю.

На вопрос Корнилова: «как быть с флотом?» Меньшиков ответил бессмысленной остротой:

— Положите его, адмирал, себе в карман…

Корнилов понял, что светлейший безответственно относится к судьбе Черноморского флота. Поэтому на приказание Меньшикова затопить корабли, чтобы ими, мол, заградить вход в бухту флоту интервентов, предложил свой план: вывести все корабли в море и немедленно атаковать неприятельские эскадры. Хотя в этом случае гибель наших судов в бою с превосходящими силами флота противника была почти неизбежна, это сражение нанесло бы существенный вред врагу и сорвало бы англо-франко-турецкую интервенцию. Однако нерешительность Меньшикова, скажем прямо — трусость как его, так и большинства таких генералов-чиновников отвергла план Корнилова.

Владимир Алексеевич Корнилов был в отчаянии, но все же решил, вопреки воле главнокомандующего, осуществить свой план. В тот же вечер, после заседания военного совета, он поехал прямо на квартиру светлейшего для того, чтобы все же добиться его разрешения повести корабли в открытое море на врага.

— Мы разгромим врага. Разгромим, — убежденно и горячо сказал он Меньшикову. Но тут неожиданно натолкнулся на непробиваемое упрямство и недоверие, которые шли от боязни светлейшего испортить свою карьеру высокопоставленного чиновника. Прожженный карьерист, Меньшиков как огня боялся всяких рискованных решений, особенно таких, которые могли осложнить его служебное положение. Наверное, в этом причина, почему безвольный командующий вдруг проявил такое непоколебимое упорство.

— Ни за что! — закричал он.

И все аргументы вице-адмирала разбивались об эту глухоту и слепоту Меньшикова. Корнилов понял, что светлейшему чиновнику наплевать на все. И на Севастополь, и на флот, и на боевую славу черноморцев. Он понял, что его начальник готов их сдать противнику, считая, что это меньшее зло из тех, что угрожают его дальнейшей карьере… Там, в Петербурге, императору и его свите можно будет сказать, что он, Меньшиков, был вынужден капитулировать перед превосходящими силами противника. А за то, что он бездумно санкционировал дать сражение, которое может окончиться поражением, за это ему не избежать обвинений царя и приближенных в опрометчивости… Да и что этот Корнилов вообразил себя новым Суворовым?!.. Нет, гораздо лучше без всякой битвы затопить флот и этим, якобы патриотическим, поступком, преградить доступ неприятеля в гавань. И светлейший, сурово закусив тонкую губу, отклонил не только рискованный план, но и пригрозил Корнилову, что если он не выполнит его распоряжение, то отстранит его от командования и даже отправит служить в Николаев.