Юрий Трусов - Золотые эполеты

— Отстаивайте Севастополь!.. — крикнул Корнилов подбежавшим поднимать его адъютантам и потерял сознание.

Его долго и мучительно, в беспамятстве везли по избитой ядрами и бомбами дороге в госпиталь. Там, когда хирург Павловский стал осматривать и промывать его рану, Корнилов пришел в сознание. Его стал подбадривать и утешать присутствовавший при перевязке Истомин, который выразил надежду, что ранение его несмертельно.

Корнилов тут же возразил:

— Нет, нет, мне надо быстрее к Михаилу Петровичу.

Михаил Петрович — это покойный адмирал Лазарев. И Истомин понял, что Корнилов отдает себе отчет, в каком положении он сейчас находится — отлично понимает, что тяжело ранен. Он не строил никаких иллюзий, мужественно выполнял долг, преподанный им другом и учителем адмиралом Лазаревым, последователем которого и Истомин, и Нахимов себя считали. Потрясенный горем, Истомин не выдержал и разрыдался, но грохот нарастающей артиллерийской канонады напомнил ему, контр-адмиралу, о его долге — находиться на Малаховом кургане среди его защитников. Истомин обнял товарища, и не имея больше права и секунды оставаться в госпитале, побежал на свой боевой пост.

В это время в перевязочную вбежал капитан Попов. При виде смертельно раненного он не смог сдержать слез и тоже попытался его утешить. Но Корнилов остановил его:

— Смерть для меня не страшна. Я не из тех людей, от которых надо скрывать ее. Передайте мои благословения жене и детям [41] 1 Подлинные слова В. А. Корнилова. См.: Морской сборник. — 1854. — № 12. — С. 442, 443, 445, 446. .

Потом он обратился к врачу, считая, что помощь уже бессильна.

— Я не боюсь смерти, доктор… Говорите прямо, что меня ждет?.. Проживу ли я еще несколько минут?

Присутствующим показалось, что когда он закрыл глаза, то впал в забытье. Но это было не так, потому что, услышав звук открываемой двери, он сразу открыл глаза и спросил, кто вошел. Ему сказали, что это прибыл с Малахова кургана лейтенант Львов с известием, что английские батареи сбиты и подавлены и теперь лишь два орудия противника могут вести огонь.

Выслушав это донесение, адмирал Корнилов, собрав последние силы, уже костенеющими губами дважды произнес:

— Ура! Ура!..

С этими словами он через несколько мгновений как воин, сраженный в бою, встретил смерть.

Павел Степанович Нахимов узнал о гибели Корнилова на командном месте пятого бастиона, который тоже беспрерывно обстреливала артиллерия противника. Только к вечеру, с наступлением сумерек, когда прекратился огонь орудий и отпала угроза вражеского штурма, он получил возможность уйти с боевого поста, чтобы проститься с погибшим другом. Войдя в палату, где лежал адмирал и генерал-адъютант Владимир Александрович Корнилов, погибший от смертельного ранения в 12 часов дня, в самый разгар страшной первой бомбардировки Севастополя, он опустился на колени.

Адмирал Корнилов покинул этот мир с непоколебимой верой, что он выполнил свой долг и что он этой верой сумел вдохновить своих товарищей — защитников Севастополя.

Уже к концу дня интервенты вынуждены были прекратить варварскую бомбардировку, потому что французские батареи, сосредоточенные на правом фланге, были полностью подавлены меткой артиллерией черноморцев. И хотя сухопутные батареи агрессоров поддерживали огнем английский и французский флот, но от меткой стрельбы русских канониров досталось и неприятелям.

«Картина была поразительная. Русские сильно отвечали на нападение с суши и моря» — должна была признать английская газета «Тайме».

Еще бы! У англичан артиллеристы Корнилова взорвали один пороховой склад. У французов — два. Русские пушки подбили пять французских линейных кораблей и фрегатов, у англичан — серьезно повреждены два боевых судна и легко — одно. Английские корабли «Альбион» и «Аретуза» едва не затонули. Их пришлось буксировать в Константинополь на ремонт.

Значительно пострадали от ответного огня русских орудий и французские корабли захватчиков. Бомбой разнесло каюту командира фрегата «Виль де Пари», перебило свиту генерала Гамелена. Фрегат получил еще несколько попаданий и разрушенный вышел из сражения.

Героическое сопротивление защитников Севастополя, их упорство и стойкость оказались совершенно неожиданными для интервентов. Эта стойкость разбила все их иллюзии на возможность быстрого овладения городом. Главнокомандующий французских войск Канробер и английский лорд Раглен должны были отказаться от своих планов бомбардировки. Они даже вынуждены были отложить подготовленный штурм.

А ведь интервенты с варварской свирепостью применили все новейшие изобретения военной техники, которой черноморцы даже не располагали. Агрессоры стреляли из дальнобойных орудий самых новейших образцов. Очевидец вспоминает эту канонаду: «Застонала земля, задрожали окрестные горы, заклокотало море…» Неприятельские батареи и орудия кораблей и пароходов били по нашим укреплениям, по городу залпами, обрушивали каленые ядра, бомбы, начиненные пулями, картечью, брандкугелями, забрасывали конгревовыми ракетами».

Английская газета «Тайме» подвела также нерадостный итог для интервентов: «Русские необычайно быстро и успешно исправляют все повреждения, наносимые их веркам [42] 1 Верки — укрепления — общее название различных оборонительных построек (от немецкого слова — werk). . Из поврежденных союзниками фортов русские почему-то стреляют сильнее, чем когда-либо. Севастополь гораздо более сильная крепость, чем думали…»

Интервенты не думали и не гадали, чем сильна черноморская крепость. Не новейшим оружием, не высокой технической оснащенностью — она была сильна своим несокрушимым, могучим характером сыновей и дочерей. В это непоколебимо верил сраженный в бою адмирал.

В это также верил украинский казак Кондрат Хурделица, ныне мичман парохода «Владимир».

После гибели Корнилова защитники города поняли, что единственным достойным преемником погибшего адмирала может быть только его друг и единомышленник — Нахимов. Только он — душа обороны, как его называли солдаты и матросы. Это, наконец, понял бездарный и завистливый главнокомандующий светлейший князь Меньшиков. Он, который раньше злословил, что Нахимову только канаты смолить, а не флотом командовать, уже не в силу сложившихся обстоятельств, а по собственной воле настойчиво докладывал царю о представлении к награде адмирала. Может быть, светлейший решил этим загладить свои прошлые козни и интриги перед человеком, которого не только в России, но и во всем мире считали героем.

Наконец-то Павел Степанович Нахимов удостоился высшей милости царской — ордена Белого орла и звания полного адмирала. А его императорское величество, теперь уже как бы в восхищении от его самоотверженной деятельности и отваги, послал к нему в Севастополь своего флигель-адъютанта Альбедлинского, которому было поручено передать царский поцелуй и поклон награжденному…