Дмитрий Гусаров - Гусаров Д. Я. Избранные сочинения. (Цена человеку. Вызов. Вся полнота ответственности)

— Сидите, пожалуйста, сидите! — мягко попросил он. — Я всего лишь на одну минуту. Скажите, Константин Никанорович, вы уже обедали?

— Нет, господин полковник.

— Очень хорошо. Моя супруга и я покорнейше просим, если вы не возражаете, отобедать сегодня у нас. Нет–нет, никаких особых поводов не имеется. Просто мы вспомнили, что вы живете теперь на холостяцком положении, и будем рады в шесть часов видеть вас у себя.

— Сочту за честь, господин полковник.

«Православный лях» умел принимать гостей. Самойленко–Манджаро убедился в этом сразу же, как только переступил порог столовой. Все самое лучшее из закусок, что нашлось в лабазах у петрозаводских «гостинодворцев», было выставлено словно напоказ, начиная с местной малосольной семги и заканчивая маринованными прибалтийскими миногами, которые в Петрозаводске были редкостью, так как пользовались спросом лишь со стороны приезжих гурманов.

Жена Криштановского в противоположность мужу была начисто лишена чопорности и своим простодушием напомнила Самойленко–Манджаро екатеринославских степных помещиц — подружек его матери.

— Вы, наверное, любите цветы? — не без умысла спросил он, вспомнив вчерашний потешный разговор о старике Яблонском. Цветов в комнатах нигде не было.

— Да, очень… Но здесь так трудно с хорошими семенами. Придется заказывать из Петербурга.

— Рекомендую обратиться к городовому врачу Мошинскому. Он у нас большой любитель этого дела. Если хотите, я вас познакомлю.

— Сделайте милость.

— Константин Никанорович, прошу к столу! — пригласил полковник. Он уже переоделся в домашний сюртук, расстегнул ворот белоснежной сорочки и вполне мог бы сойти за откровенно радушного хозяина, если бы в его взгляде, движениях и даже улыбке не проступала нетерпеливая настороженность, словно он не был еще уверен, стоило ли ему становиться на столь короткую ногу со своим помощником.

Надо сказать, что Самойленко–Манджаро и сразу не очень поверил в отсутствие каких–либо поводов для своего приглашения на обед. Теперь же, оценив поведение хозяина, увидев уставленный закусками стол и целую батарею разнокалиберных бутылок на буфете, он уже не сомневался, что «лях» что–то задумал.

Так оно и получилось.

Когда закуски уже перестали привлекать внимание обедающих и выпито было изрядно, хозяин приступил к делу.

— Если вы позволите, Константин Никанорович, — начал он, — то мне хотелось бы иметь с вами весьма откровенный разговор… Надеюсь, присутствие хозяйки не будет стеснять вас.

— Что вы?! — развел руками Самойленко–Манджаро. И хотя присутствие хозяйки несомненно стесняло его, он сделал легкий поклон в ее сторону: — Мне это даже приятно…

— Дорогая, прикажи подавать горячее… Так вот, Константин Никанорович! Не знаю, как вас, а меня, признаюсь, весьма беспокоят наши личные с вами отношения… Нет, нет, речь пока идет не о служебных, а именно личных, которые, конечно, накладывают свой отпечаток и на взаимоотношения по службе. Понятно, что наша служба регламентирована уставами и распоряжениями сверху, но все–таки, знаете ли, когда нет должного личного взаимопонимания, это неизбежно сказывается. Вы не подумайте, что я имею к вам какие–либо претензии.

— Я слушаю вас, господин полковник.

— Когда я получал сюда назначение, начальник штаба корпуса, его высокопревосходительство генерал Курлов дал вам весьма лестную аттестацию. И я вполне согласен с ним.

— Благодарю вас.

— …И вот этот весьма неприятный холодок, этакая отчужденность… Возможно, в чем–то есть и моя вина. Однако истинная причина, как мне кажется, кроется не во мне, а во всей этой истории с моим назначением сюда.

«Э–э, да ты не так глуп! — подумал Самойленко–Манджаро. — Но посмотрим, куда ты потянешь?»

— Вы позволите, Константин Никанорович, мне б предельно откровенным?

— Да–да, прошу вас.

— Я понимаю, что вы имели все основания занять мою должность. И для меня, смею уверить, она не является пределом моих вожделений. Скажу, больше, я буду рад как можно скорее освободить эту должность для вас. Для этого есть два вероятных исхода. Первый — вы будете стараться, как это говорят, спихнуть меня, тормозить наши общие дела, чтобы создать в Петербурге неблагоприятное впечатление о моем руководстве. Такую возможность я не исключаю, однако этот путь навряд ли самый короткий и результативный. Я стреляный волк, тридцать лет служу в корпусе, и у меня довольно хорошие связи. То, что меня перевели сюда, — это случайность, неблагоприятное стечение обстоятельств…

— Я не сомневаюсь в этом, — вставил Самойленко–Манджаро в надежде, что Криштановский расскажет поподробнее, в чем же именно состояло это «неблагоприятное стечение обстоятельств». Однако полковник или не заметил намека или сделал вид, что не заметил его, и продолжал:

— Второй исход. Мы оба служим дружно, как говорят, душа в душу. Одно или два удачно проведенных крупных политических дела, смею вас уверить, и мои друзья предпримут все, чтобы я вновь оказался в Петербурге. Я в свою очередь сделаю так, чтобы пост начальника Олонецкого управления остался за вами. Как, устраивает это вас, Константин Никанорович?

— Могу я узнать, господин полковник, в чем состояло неблагоприятное стечение обстоятельств?

— А–а, — небрежно махнул рукой Криштановский, но все же пояснил: — Вы, вероятно, слышали о Вержболовском деле?

Да, Самойленко–Манджаро слышал об этом. В 1907 году офицер Вержболовского жандармского управления Пономарев, чтобы раздуть политическое дело, устроил крупную провокацию с тайным перевозом из–за границы оружия и, желая свалить своего начальника подполковника Мясоедова, попытался запутать и его в потворстве революционерам. Когда подлог выплыл наружу, Пономарев уже служил в Петербурге в должности помощника начальника охраны Таврического дворца.

— Так вот, — продолжал полковник. — Корнет Пономарев был когда–то моим адъютантом и по моей рекомендации был переведен в Петербург. Надо быть абсолютным идиотом, чтоб действовать так примитивно!.. Но мы уклонились от темы. Я желал бы послушать теперь вас! Прошу, не оставить мою откровенность без взаимности.

— Хорошо, господин полковник. Я готов с благодарностью принять вашу руку… Однако здесь в Олонии мы навряд ли сможем рассчитывать в ближайшее время на какие–то крупные политические дела.

— Как? — воскликнул Криштановский. — Разве вчерашнее покушение не дает нам в руки хороших козырей? Я–то отлично знаю, что о каждом факте политического покушения докладывают самому государю–императору… Теперь все зависит от нас с вами, уверяю вас!

— До сих пор не добыто никаких данных, кроме писем Абрама Рыбака, для привлечения Анохина по статье сто второй. Да и письма не имеют к Анохину никакого отношения. На них нельзя поддержать обвинение в создании тайного сообщества с целью свержения установленного законом строя.