Дмитрий Гусаров - Гусаров Д. Я. Избранные сочинения. (Цена человеку. Вызов. Вся полнота ответственности)

— Проводил братца? — ласково спросила она. — Спасибо тебе, сынок!

— За что, мама? — удивился Петр.

— За радость спасибо. Что не забыл нас, приехал… А потом… Посмотрела я, как вы дружка за дружкой — взрослые да самостоятельные — из избы выходите, и, видит бог, слеза прошибла. Не было у меня в жизни другой такой радости.

— Ну что ты, мама! Тебе спасибо.

Петр взял из ее рук голик и, хотя работа была явно бессмысленной, так как пурга нисколько не утихала, старательно вымел крыльцо.

— Петенька, сынок… Я вот спросить тебя хочу!

— Да, мама.

— Правду ль ты мне тогда в письме написал? Помнишь, о семье–то своей?

— Помню.

— Давно ль вы поженились?

— Третий год идет.

— Вот то–то я и гляжу! — вздохнула мать. — Мальчик–то и впрямь не твой вроде. А Оленька — вся в нашу породу. Как развязала платок да глянула — сразу увидела.

— Мама, можно тебя попросить?

— Говори, сынок, говори.

— Об одном хочу просить тебя, мама. В нашу ли, не в нашу породу ребята — но нет в доме чужих детей. Наши они теперь, родные! Спасибо, что ты сразу завела разговор. Я весь вечер ждал. И Берта ждала — сидела на себя не похожая. Нам с тобой говорить об этом нелегко, а ей каково! Она ведь, мама, добрейшей души человек! И то, что она и ее покойный муж сделали для меня, никто не мог бы сделать!

— По любви ль вы поженились, Петенька! — И сама почувствовав неловкую прямоту своего вопроса, сразу поправилась: — Может, ты по доброте своей решился? Я не осуждаю, не думай, а просто знать хочу.

Петр усмехнулся:

— Боишься, что ловкая латышка хитростью завлекла твоего сына? Не волнуйся, мать. Все было как надо. Ты ее полюбишь, и все будет хорошо.

— Давай–то бог, сыночек! Об этом я только–то и забочусь. Другого ничего и не надо!

— Николай Тимофеевич Григорьев все там же на Большой Голиковской живет? — спросил вдруг Петр.

— Там. Никак ты к нему идти надумал? Поздно ведь, сынок, да и пуржисто.

— Схожу. А то завтра некогда будет. Скажи Берте, что часика через два вернусь. Пусть она отдыхает. Намаялась в дороге с ребятишками!

Поблуждав по узким полутемным коридорам бывшей губернской управы, Петр наткнулся на дверь с бумажкой: «Комиссариат труда».

В комнате три стола. Вокруг каждого — люди. Все они говорят, спорят, занимаются своим делом, не обращая внимания на соседей.

— Пиши, Маркелыч, дальше… Пункт шестой: «Все сделки и контракты, заключенные без ведома…»

— Я утверждаю, что инженер Крутов — явный саботажник и подлец!

— Без согласия! Какое еще тебе «ведомо».

— Подросток — наше будущее! Все мы были подростками!

— Хорошо, хорошо — «…без согласия заводского комитета считать недействительными».

— Крутова, Черткова и других гнать с завода!

— Квалифицированного от себя оттолкнем. Нельзя мастерового с подростком равнять!

— «Пункт седьмой. По первому требованию заводского комитета администрация обязана…»

С минуту Петр стоит у порога, сквозь плотную дымовую завесу разглядывая присутствующих. Григорьев здесь, он сидит за центральным столом у противоположной стены — сутулый, кряжистый, накрепко вросший в кресло с высокой резной спинкой. Над головой — светлый прямоугольник невыцветших обоев, где еще недавно висел портрет кого–то из царской фамилии.

Вокруг бушуют страсти. Двое пожилых, незнакомых Петру рабочих с разных сторон давят на комиссарское кресло, предупреждающе стучат по столу костяшками пальцев, потом отскакивают и начинают с такой же горячностью атаковать третьего, молодого, который стоит напротив Григорьева и растерянно отбивается. Как видно, у молодого был лишь один довод, и он без конца повторяет его:

— Все мы были подростками и знаем почем на заводе фунт лиха!

Григорьев молчит, словно чего–то выжидая. Раз–другой он пробует всмотреться в Петра, но не узнает его. Петр находит свободный стул, задвигает его в угол и присаживается, с интересом наблюдая.

Картина знакомая. В Петрограде доводилось и не таков видеть. Здесь хоть спорят, а там случалось — стена против стены на собрании поднималась. И тогда в семьдесят пятой комнате Смольного раздавался звонок: «Товарищи! Приезжайте!» Ехали, выступали, спорили, срывали голоса, держались на самом краю пропасти и все–таки побеждали. Спорит, бушует, неистовствует в поисках правды вся Россия. Лампы гаснут от крика. Сначала даже страшно: неразбериха, сумятица, черт знает что! А приглядишься, подумаешь — без этого нельзя. Люди жизнь себе выбирают, каждому своим умом до правды дойти хочется. Комиссары тоже не святые. Им такие споры на пользу. Слушай, вникай, оценивай…

Посидев немного, Петр уже начал разбираться, что к чему. Шло заседание комиссии рабочего контроля за деятельностью администрации на Александровском заводе. Уже начали составлять резолюцию, когда возник спор, надо ли оплачивать подросткам сокращенный рабочий день как полный или следует платить за шесть часов.

«И впрямь, есть из–за чего спорить! — думает Петр. — Начни платить полностью — усачам обида. Подросток станет получать в расчете на час больше, чем рабочий с квалификацией! Если платить за шесть часов — какая же это будет льгота для подростка! А ведь декрет Совета Народных Комиссаров ясно говорит — ввести для подростков сокращенный шестичасовой рабочий день!»

Наконец Григорьев тяжело поднимается, нависает, опершись на обе руки, над столом, несколько секунд молчит и спрашивает через головы спорщиков:

— У тебя, Маликов, готова резолюция?

«Маликов, Маликов… — пытается припомнить Петр. — Нет, это не тот Маликов, что на пароходе служил. Того я помню. Этот с завода, наверное — брат…»

— Сейчас, Тимофеич, еще два пункта осталось. Пиши, Маркелыч! «Прием на работу и увольнение должно производиться только с ведома заводского комитета…»

Спорщики наконец затихают. Григорьев разглаживает усы, откашливается. Что он скажет, чью сторону примет?

— Стало быть, так, товарищи… Смысл закона о сокращенном рабочем дне заключается в том, что заработок должен оставаться неизменным. Труд несовершеннолетних — для нас, стало быть, гнусное наследие царизма. И если мы, взяв власть в свои руки, вынуждены мириться с ним, то уж давайте, стало быть, и оплачивать его на льготных условиях, как полный, стало быть, рабочий день. Давайте лучше позаботимся, чтоб эти два оплачиваемых, стало быть, часа были использованы юношеством на его физическое, культурное и умственное развитие.

— Этак каждый мальчонка теперь на завод ринется, — явно сдавая позиции, возразил один из усачей. — Виданное ли дело — задаром деньги получать?

— А вот ты, Федор, и разберись. Тяжелое дело в семье — возьми! Терпимое — пусть учится, нам скоро теперь свои, стало быть, ученые люди понадобятся! Завод для подростка — не мед с сахаром, сам знаешь! Но и революцию, стало быть, мы не для того делали, чтоб детский труд эксплуатировать! Читай, стало быть, Маликов, резолюцию. Время позднее, заканчивать пора!