Дмитрий Гусаров - Гусаров Д. Я. Избранные сочинения. (Цена человеку. Вызов. Вся полнота ответственности)

— Понятно… Ну что ж, браток. Время–то позднее. Может, ко мне пойдем, чаем угощу, посидим, стало быть, потолкуем?

— Полночь уже, в другой раз…

— Ну смотри! Мне завтра до свету в Соломенное попадать надо. Там на лесопилке дело с рабочим контролем никак не идет. Хозяин чуть ли не закрывать завод собирается. Так придешь завтра на митинг?

— Постараюсь.

Разошлись на Круглой площади. Григорьев по переметенной тропке начал спускаться в заводскую ямку, а Анохин некоторое время стоял напротив памятника Петру I, оглядывая знакомые каменные здания, двумя подковами охватывающие площадь. Мало что переменилось здесь за эти девять лет. Лишь не горели уличные фонари, не светились окна губернаторского дома, да не было у центрального подъезда одетого в теплую шинель с меховым воротником рослого откормленного городового,

Вместо него по огромному кругу площади медленно пробирались, увязая в снегу, двое красногвардейцев, в тулупах и с винтовками на ремне.

На середине основного пролета механического цеха стоял широкий обитый жестью верстак, на котором производилась разметка токарных и сверлильных работ. Здесь почти год назад, когда в Петрозаводск дошли вести о февральской революции, открылся первый, свободный рабочий митинг, который вылился затем в общезаводскую уличную манифестацию. С тех пор стало традицией все важные заводские собрания проводить у этого верстака, особенно в холодную или ненастную пору.

Ни лозунгов, ни знамен, ни стола для президиума. Вытершийся до блеска верстак, и вокруг него, чуть в отдалении — плотная стена людей между остановленными станками.

Сегодня митинг начался не совсем обычно.

Рабочие других цехов еще подходили, и Григорьев, по поручению объединенного комитета РСДРП (б), уже готовился объявить митинг открытым, когда стоявший в окружении своих единомышленников меньшевик Шишкин неожиданно вскочил на верстак и звонко выкрикнул: — Товарищи рабочие! Как избранный вами депутат Всероссийского Учредительного собрания я считаю своим долгом честно и открыто рассказать вам, что произошло в Таврическом дворце 5 января текущего года.

Рядом с Григорьевым стояли председатель губисполкома Парфенов, заводские большевики, группа представителей петрозаводской левоэсеровской организации, уполномоченный ВЦИКа по Олонецкой губернии Алексеев. Выходка Шишкина удивила всех.

— Сгони его! — вполголоса произнес Маликов, обращаясь к Григорьеву. — Кто дал ему право!

— Пусть выступает! — успокоил товарищей Алексеев. — Может, так даже лучше…

Шишкин был опытным оратором. Прижимая к груди ушанку и медленно поворачиваясь из стороны в сторону, он словно бы обращался к каждому о отдельности, показывая, что сердце его полно невыразимой горечи, глубокой обиды.

— Вы знаете меня, и я знаю многих из вас. Три с половиной месяца назад доверили вы своим избранникам собраться в истерзанном, раздираемом противоречиями Петрограде, чтобы в добром мире и согласна решить вопросы дальнейшего государственного устройства революционной России… С трепетом и волнением вступил я под своды Таврического дворца, который, как думалось тогда всем, станет в будущем колыбелью русской демократии и социализма. Такое же чувство переживали, я думаю, и все другие депутаты социалистических партий. Такое же чувство переживал и весь народ, включая пролетариат Петрограда, который в этот день собирался выйти на улицы, чтобы отметить его праздничной демонстрацией.

— Ложь! — не выдержал кто–то из большевиков, стоявших возле верстака. — Вы готовили заговор против революции!

Шишкин даже не повернулся на голос.

— Я не стану отвечать на эти инсинуации. Я обращаюсь не к вам, погрязшим и запутавшимся в узурпации власти, товарищи большевики! Сегодня я обращаюсь к тем, кто единственный имеет право судить и решать — к рабочему пролетариату, от имени которого вы пытаетесь совершать свои пагубные для революции дела. Пусть они выслушают нас и рассудят! Многих, я вижу, удивило, почему я стал выступать без предоставления мне слова. Я это сделал не от невоздержанности характера, не от нетерпеливости, а вполне обдуманно. Даже здесь, на нашем демократическом внепартийном митинге большевики подготовились узурпировать власть председателя, и я считал бы недостойным для себя получать слово с их разрешения.

Где–то слева от верстака зааплодировали. Кое–кто из рабочих поддержал аплодисменты.

— Подобным образом, как настоящие узурпаторы, вели себя большевики и в тот день в Таврическом дворце. Они держались там не как представители одной из социалистических партий России, а примерно так же, как Николай II держал себя по отношению к Государственной думе. Захотел — собрал, не понравилось — разогнал! От членов Учредительного собрание они потребовали, по существу, присяги на верность Совету Народных Комиссаров, так же как в свое время Николай требовал такой присяги от Государственной думы. Это ли не издевательство над демократией! Это ли не кощунство перед революцией!

К началу митинга Анохин опоздал. Он стоял теперь в задних рядах, и отсюда было особенно хорошо видно, как реагируют рабочие на слова оратора. Безучастных не было, все слушали с большим интересом. Вначале это насторожило Петра. Казалось, оратору удалось завоевать не только внимание, но и сочувствие толпы. Удивляло и спокойствие петрозаводских большевиков, которые тесной кучкой стояли у верстака и молча слушали явно провокационные выпады Шишкина. Что это — уверенность в своих силах или растерянность перед напором красноречия меньшевистского говоруна? Петр издали всматривался в лица товарищей, но ничего на них прочесть не мог. Григорьев, стоявший с листком в руке ближе других к оратору, выжидающе поглядывал то на рабочих, то на Шишкина. Председатель губисполкома Парфенов (его Петр как–то сразу угадал по интеллигентному виду) тихо переговаривался с молодым солдатом в шинели и папахе, веселое, слегка самоуверенное лицо которого показалось Анохину знакомым, где–то уже виденным.

— Солдат у трибуны — кто это? — шепотом спросил Петр у стоявшего впереди него рабочего.

— А кто его знает! Вроде представитель из Петрограда, — ответил тот, не без подозрительности оглядев самого Анохина.

«Алексеев!» — подумал Петр, вспомнив слова Григорьева, что в губернии находится представитель ВЦИКа.

Ободренный вниманием Шишкин разошелся вовсю. С жалобно–доверительного тона, каким он начал свою речь, он перешел на обличающий, размахивал рукой и указывал пальцем на стоявших внизу большевиков.