Борис Агуренко - Схватка [Повесть о ростовских подпольщиках]

— Шомполами его! — взвизгнул Татаринов.

Очнулся Спирин в подвале, на леднике.

«Значит, жив! — почти бессознательно мелькнула мысль. — О боже!» За этим крылось невысказанное: мучения еще не кончены. И, как подтверждение, послышались шаги и голоса. К Грише наклонились двое казаков.

— Оклемался? — спросил старший. — Идти могешь?

— Встать, сволочь! — фальцетом взвизгнул младший.

— Не сепети, Ванька, — остановил его старший. — Он и так пойдет. Если может — пойдет. Краснюки, они гордые!

Слова казака явились невольной поддержкой. «Вот так, знай наших, гад!» — подумал Гриша и, превозмогая боль, опираясь руками в пол, потом держась за стены, поднялся и двинулся молча к выходу.

И снова кабинет Татаринова.

— Слушай, Спирин, лучше отвечай! — сказал капитан. — Ты еще совсем молодой парень, неужели тебе охота умереть!

Спирин молчал. За эти несколько часов он поверил в себя, в свои силы. Палачи могли делать с ним что угодно, превратить тело в кровавый комок мяса и костей, но они бессильны вырвать у него признание. У большевика, попавшего в плен безоружным, остается последнее оружие — молчание и ненависть.

И Спирин молчал. Его снова били шомполами по животу, по спине. Татаринов кричал:

— Говори, сука! Слышишь? Говори! Не то запорю до смерти!

Вскоре Гриша опять потерял сознание. Очнулся он, как потом оказалось, только на вторые сутки в том же подвале, на леднике, что и в прошлый раз. Только теперь он не мог даже пошевелиться.

Пришли уже знакомые казаки и перенесли его в тюремную камеру. Товарищи бросились к нему: Гриша с трудом ворочал языком, лицо его распухло. Гришу уложили в углу, на сыром полу. На допросах побывали уже все, но Грише, судя по всему, перепало больше других. Неужели подобное ждет и остальных?!

Теперь уже совсем не нужным стал Иван Вяземцев, которого все еще держали, тяжелобольного, в тюрьме. Держали на всякий случай.

3 июня военно-полевой суд приговорил его к расстрелу, и немедленно приговор был приведен в исполнение.

В «Белом слоне» шло следствие по делу боевой дружины.

Ротмистр Ивлев с поручиком Пачулия не спали вторую ночь, стремясь не дать жертвам отдыха, чтобы у них не было возможности собраться с силами. Наверное, было ошибкой делать основную ставку на Тюхряева. Но ротмистр с поручиком сделали именно такой выбор, и когда поняли его тщетность, было уже поздно.

Тюхряев вел себя на допросах твердо, даже вызывающе, на вопросы не отвечал. Отказался дать объяснения даже по очевидным фактам — откуда, скажем, столько оружия оказалось в сарае?

Избивали Василия Васильевича расчетливо и страшно. Он молчал. Только однажды сказал:

— Вы же обречены! И знаете это лучше меня!

Ротмистр Чабиев за такое высказывание готов был убить его и убил бы, если бы Пачулия его не остановил. Но на следующий день повторилось все сначала, и вечером появился на свет такой документ:

« Акт

1919 года, мая 30 дня

г. Ростов-на-Дону

Мы, нижеподписавшиеся, полковник контрразведки Всевеликого войска Донского Денисов, ротмистр контрразведки Ивлев, начальник конвоя контрразведки ротмистр Чабиев, свидетельствуем, что вызванный сего числа на допрос главный инициатор Ростово-Нахичеванской боевой дружины коммунистической партии большевиков В. В. Тюхряев набросился на сопровождавшего его на допрос начальника конвоя ротмистра Чабиева, пытался его обезоружить, а затем бросился бежать. В результате при попытке к бегству двумя выстрелами из револьвера был убит наповал.

Полковник Денисов.

Ротмистр Ивлев.

Начальник конвоя ротмистр Чабиев».

Такие документы в «Белом слоне» появлялись нередко: не передавать же в тюрьму подследственного в непотребном состоянии! И так по городу ползут слухи о зверствах, в застенках контрразведки. Когда видишь, что дело безнадежное или объект не годится для дальнейшей работы, акт — самое стоящее дело. Так делали часто. Так сделали и с Тюхряевым — «убит при попытке к бегству».

Следствие по делу о большевистском подполье продолжалось.

Вернидуб доложил в Донбюро о подробностях провала в Ростове и других городах.

Размеры трагедии еще не были оценены в полном размахе, но основное Дмитрий рассказал товарищам.

В Донбюро уже доходили слухи о провале, на всякий случай, явку в Харцызске перевели в другое место, потому Варя и не смогла найти ее. Но слухи слухами!..

Разгром подполья в Ростове был тяжелым ударом для Донбюро. Одно из его заседаний посвятили разбору сообщенных Вернидубом данных. Его участники говорили, что провал был следствием плохой конспирации, широкой известности членов подполья, а также плохой дисциплины.

Блохин возмущался поведением Васильева:

— Как можно бросать подполье и стремиться выехать с Дона в такой момент! Просто это значит, что у Васильева нет запасных надежных явок и связей… Он должен глубоко законспирироваться, помочь новому составу комитета утвердиться. А вот предложение о том, чтобы подполье возглавил Вольмер, — даже как временная мера — по-моему, очень правильное.

Донбюро категорически запретило выезд «за рубеж» Васильеву, Анне, Елене, потребовало от них вернуться в Ростов и по-настоящему ввести в курс дела Вольмера, которого утвердили председателем Ростово-Нахичеванского комитета. Кроме того, было указано на необходимость принять все меры для спасения арестованных товарищей и ликвидации предателей. Вернидубу были переданы деньги, паспорта, директивы и отдельная шифровка на имя Вольмера. Вернидубу запретили связываться с кем бы то ни было, кроме Вольмера, и — в редких случаях — Анны. Вручили Дмитрию и такую прокламацию:

« Каинова торговля

Деникин заключил с Англией договор на 15 лет сроком о вывозе всех излишков хлеба с Дона и Кубани. Царский хват грабит рабоче-крестьянскую Россию, старается задушить голодом власть трудящихся, а тут же „между делом“ сбывает хлеб английским банкирам. Горняки пухнут с голода, зато и пухнут карманы у толстосумов. „Добровольческая“ сволочь надрывает глотку, крича, что она за единую и неделимую Россию, а на деле она продает эту Россию первому встречному международному барышнику. У казаков и крестьян отнимают хлеб, чтобы набивать им ненасытное жерло иностранных грабителей. Царский генерал — только служащий у английских биржевиков. Они дают ему в обмен оружие и снаряды для его разбойничьей армии, чтобы он мог. лить кровь рабочих и крестьян, сколько его генеральской душе будет угодно, идет в открытую Каинова торговля: за русский хлеб английские биржевики платят русской кровью…

Разоряются Дон и Кубань… В выигрыше генералы и спекулянты… Им нужна кровь трудящихся.

Дело крестьян, казаков и рабочих — скорее положить конец этой гнусной распродаже нищей России, прикончить Каинову торговлю.