Дмитрий Миропольский - American’ец [Жизнь и удивительные приключения авантюриста графа Фёдора Ивановича Толстого]

— Пусть приезжает, — возразила Екатерина, — мне после твоих докладов надобен отдых. Иной раз хорошо и враньё послушать.

Статс-секретарь только руками всплеснул:

— Тогда милости прошу в правительствующий Сенат! У нас ты ещё не такое услышишь.

Став по прошествии лет обер-прокурором, Резанов не понаслышке знал, как врут в Сенате.

Но анонимная записка сенатских дел не касалась: там шла речь про махинации с покупкой судов для кругосветного похода. Если это было враньём, — оно весило много больше, чем ящик медных денег и, может быть, даже больше, чем каторжные кандалы, тяжелее которых только топор палача. А если неизвестный автор написал правду?

В России не нашлось мастеров, готовых построить корабли, которые выдержат кругосветное плавание. Суда надо было покупать за границей, но где? Резанову не пришлось прилагать особых усилий, чтобы выбор пал на Британию: его поддержали Крузенштерн с верным сподвижником Лисянским. Оба моряка не один год ходили под британским флагом в Северной Америке, Индии и Южной Африке, и капитанство своё выслужили на британском флоте. Эти двое знали, что лондонские корабелы не подведут. Поэтому не в Голландию и не во Францию, а именно в Англию отправился прошлой осенью Юрий Фёдорович Лисянский, которого Резанов снабдил деньгами на дорогую покупку…

…и в первых числах июня два корабля, пришедших через Балтику из Лондона, ошвартовались в Кронштадтском порту — на острове Котлин, что прикрывал устье Невы в пятнадцати морских милях к западу от Петербурга.

Резанова по такому случаю доставили на ялике в Кронштадт. Матросы гребли ровно, только море было неспокойно, и сердце у Николая Петровича ёкало каждый раз, когда волна покрепче ударяла в борт судёнышка. Обер-прокурор силился прогнать мысли о том, что скоро ему предстоит всем нутром почувствовать совсем другие волны — не в Невской губе Финского залива, которую смеху ради называли Маркизовой лужей, но на открытом просторе суровой Балтики, а после — в других морях и океанах.

Когда Резанов добрался до Кронштадта, на кораблях уже хозяйничал портовый инспектор кораблестроительных работ с подручными. Волею государя новые британские шлюпы нарекли «Надеждой» и «Невой». Теперь их надлежало привести к привычному виду русских военных кораблей: установить на носу резного двуглавого орла, выкрасить борта чёрным, а по линии орудийных портов и по бархоутам — накладкам над ватерлинией, которые оберегали борта от ударов, — провести белые полосы, и белым выкрасить стволы мачт.

— Суда просмолены и проконопачены знатно! — доложил Резанову инспектор. — А остальное сами сделаем в лучшем виде.

Крузенштерн и Лисянский с другими офицерами, конечно, уже были на месте. Русская команда, по настоянию Крузенштерна набранная из добровольцев, с азартом обживала корабли. Резанову представили старшего офицера «Надежды» Ратманова и штурмана Беллинсгаузена. Показали три десятка карронад — небольших пушек для ближнего боя, будущее вооружение экспедиции, — а после пригласили на борт.

Николай Петрович, поёживаясь, осмотрел трёхмачтовый шлюп «Надежда», которому на ближайшие три года надлежало стать его плавучим домом. Корабль имел неполных двадцать морских саженей в длину и пять в ширину. Если мерить по-английски — сто десять футов на тридцать; если по-французски — тридцать пять метров на девять. «Господи, — подумал Резанов, — нас же восемьдесят человек! Ежели всех на палубе поставить, пожалуй, и не повернуться будет…»

Шлюп «Нева» выглядел ещё скромнее, хотя и там предстояло разместиться полусотне участников экспедиции. Увиденное погружало Николая Петровича в безысходную тоску…

…и когда он уловил обрывок разговора между Лисянским и Крузенштерном, в котором прозвучало имя Леандр, — настроение его только ухудшилось. К тому же офицеры говорили по-немецки: язык этот Резанов знал, но не любил.

— Отчего вы вдруг помянули Леандра? — спросил он Крузенштерна и заметил, что тот стушевался. Лисянский пришёл на выручку товарищу.

— Леандр был изрядным пловцом, — улыбнувшись, ответил второй капитан по-русски. — Готовя в плавание «Надежду», надеемся, что и она покажет себя на море не худо.

Эту романтичную историю Резанов читал в отрочестве, когда учитель задал ему переводить Овидия. Юный красавец Леандр полюбил жрицу богини Афродиты, юную красавицу Геро. Девушка ответила ему взаимностью, только жила она на другом берегу пролива Дарданеллы. Грозная преграда не остановила влюблённых. После захода солнца Геро возжигала огонь на прибрежной башне, Леандр бросался в чёрную воду и плыл на маяк, чтобы провести ночь в объятиях любимой. Утром он возвращался на свой берег, и в следующий раз всё повторялось. Но однажды сильный ветер погасил пламя. Леандр заблудился в штормовом море и утонул. Когда на рассвете волны выбросили к ногам девушки его бездыханное тело, от горя она лишила себя жизни…

— Сколько мне помнится, этот Леандр плохо кончил. — Резанов с неудовольствием взглянул на Лисянского. — Впредь прошу вас по возможности находить более жизнерадостные ассоциации.

Теперь Николай Петрович увидел имя древнегреческого героя-любовника в подмётном письме, автор которого делился весьма неожиданными подробностями покупки судов. Резанов сам брал на экспедицию кредиты в банке и получал деньги в государевой казне, а потому без труда вспомнил: двадцать пять тысяч фунтов стерлингов — чуть не сто пятьдесят тысяч рублей! — уплачены британцам за два новых шлюпа…

…но в письме сделка была представлена совсем иначе. К тому ещё автор не сомневался, что про махинации Лисянского прекрасно знал Крузенштерн — ох, неспроста у них случился разговор о Леандре, случайно услышанный Николаем Петровичем! Если аноним не соврал хотя бы наполовину, оба капитана оказывались в руках у Резанова. Обер-прокурор вызвал секретаря и распорядился:

— Подготовь-ка мне отдельно все бумаги о приобретении кораблей господином Лисянским. Да поживее!

Поутру Фёдор Иванович Толстой заехал на квартиру к Фёдору Петровичу Толстому, застал того в совершенном расстройстве и ласково поинтересовался:

— О чём горюешь, Феденька?

Кузен молча указал ему взглядом на конторку, на которой лежало распечатанное письмо. Фёдор Иванович поднял листы, наскоро пробежал глазами каллиграфические строки, вчитался — и пришёл в восторг.

— Это же… Ты не представляешь, какой ты везучий! — гаркнул он, размахивая письмом. — Вот так, на ровном месте… Ну, Федька…

Письмо извещало, что граф Толстой Фёдор Петрович яко молодая благовоспитанная особа хорошей фамилии причислен к экспедиции, имеющей вскоре отправиться в первое кругосветное плавание под российским флагом.