Дмитрий Миропольский - American’ец [Жизнь и удивительные приключения авантюриста графа Фёдора Ивановича Толстого]

В таборе тем временем барон и Максим, отец Пашеньки, выговаривали ей за безрассудство:

— О себе не думаешь — о нас подумай! Грозу накликать хочешь? И всё тебе забава! Держалась бы ты от господ подальше — всем бы спокойнее было. Жили бы и жили, как у Христа за пазухой. Где ещё такое место для табора сыскать, коли погонят нас отсюда? Барорай Нарышкин слово молвит — никто больше во всём Петербурге не приютит, до самой Москвы кочевать придётся, если не дальше… Забыла уже, как собаками нас по пути травили? Как наши кибитки жгли, как деньги последние отнимали — забыла? Жить хорошо привыкла? Э-эх… Одного раздразнила, другого… Хватит! Раз уж нашлись на тебя охотники — сама виновата, теперь выбирать придётся.

— Свой покой за Пашенькину жизнь купить хотите?! — Щёки девушки вспыхнули, а тонкие ноздри затрепетали от ярости. — И кого же из двоих мне выбрать?

Максим угрюмо потискал гитару, с которой не расставался.

— Молодого не надо, — процедил он сквозь зубы. — Нет у него денег, а бедный — хуже вора.

Седой цыган возразил:

— Из лоскутков одеяло шьётся. Сегодня бедный, завтра наследство получит или чин хороший. Правда твоя, у генерала денег много. Только слышал я, что уедет он скоро, за дальние моря уйдёт. А Пашенька здесь останется, но в табор ей дороги уже не будет.

Девушка слушала, переводя презрительный взгляд с отца на барона, и грызла сорванную травинку. Посудачив с Максимом так и эдак, старик спросил её:

— Ну, а ты-то что думаешь?

— Не ваша печаль! — Пашенька выплюнула травинку и, взметнув юбки, прошлась колесом. Встала на ноги, откинула со лба густые волосы, развела волнами руки в стороны и без всякой музыки пошла в танце прочь от мужчин. А отойдя подальше, обернулась и крикнула: — Сама решать буду!

Разговор у британского посланника, случившийся белой июньской ночью, заставил Николая Петровича Резанова поторопиться с одним немаловажным делом…

…и спустя несколько дней он вернулся на Английскую набережную: здесь, кроме здания Министерства иностранных дел, в линию с жилищами сэра Джона Уоррена, заговорщицы Ольги Жеребцовой и вездесущего Александра Львовича Нарышкина располагался ещё особняк дважды тёзки обер-прокурора — Николая Петровича Румянцева.

Граф Румянцев прекрасно ладил с Резановым, порой оказывал ему покровительство и принимал живейшее участие в подготовке кругосветной экспедиции, поскольку одновременно был директором Департамента водяных коммуникаций и возглавлял Министерство коммерции. Кому, как не ему, радеть за морской поход в Русскую Америку для оживления торговли?! Крузенштерн успехом своего прожекта во многом обязан был поддержке Румянцева и запискам графа на высочайшее имя. Ходил слух, что мысль о назначении овдовевшего обер-прокурора в спутники Крузенштерну тоже подсказана государю именно Румянцевым. Вот к нему-то и приехал нынче Резанов.

В неполные пятьдесят лет граф заслуженно славился коллекционером редких рукописей, пергаментов и книг, собираемых по всей Европе. В прошлом году для сокровищ своих он выкупил у князя Голицына трёхэтажный особняк на Английской набережной, желая устроить там музей с библиотекой в двадцать пять тысяч томов. Коллекция занимала дом сверху донизу, Румянцев же довольствовался жилыми покоями в три комнаты с видом на Неву.

Резанов застал графа за чтением: вытянув длинные ноги, тот сидел в креслах у раскрытого окна. Налетавший невский ветерок поигрывал газетой «Гамбургские ведомости», в которую уткнулся Румянцев.

Российско-Американская Компания ревностно печётся о распространении своей торговли, которая со временем будет для России весьма полезна, и теперь занимается великим предприятием, важным не только для коммерции, но и для чести русского народа, а именно, она снаряжает два корабля, которые нагрузятся в Петербурге съестными припасами, якорями, канатами, парусами и пр., и должны плыть к северо-западным берегам Америки…

— Глянь-ка, что германцы пишут! — весело сказал хозяин дома, предложил Николаю Петровичу кофею и остаток статьи прочёл вслух.

…чтобы снабдить сими потребностями русские колонии на Алеутских островах, нагрузиться там мехами, обменять их в Китае на товары его, завести на Урупе, одном из Курильских островов, колонии для удобнейшей торговли с Японией, идти оттуда к мысу Доброй Надежды и возвратиться в Европу. На сих кораблях будут только русские. Император одобрил план, приказал выбрать лучших флотских офицеров и матросов для успеха сей экспедиции, которая будет первым путешествием русских вокруг света.

— За каждым шагом твоим следят полгода уже, — говорил граф, потчуя Резанова ароматным горьким напитком. — А дальше-то проще не будет. Во весь путь имей в виду: каждый твой успех назовут успехом России, но и каждый твой промах тем более на счёт России запишут.

Обер-прокурора устраивал такой поворот беседы, и он поспешил заговорить на тему, занимавшую мысли прежде всех остальных:

— Имея желание избежать промахов, хотел бы предложить вниманию вашего сиятельства некоторые соображения, которые победам нашим весьма послужат.

Николай Петрович подал графу сафьянную папку с плодами трудов последних дней: от поддержки Румянцева снова многое зависело. Вместо немецкой газеты на сквозняке затрепетали листы, собственноручно исписанные Резановым. Читая, граф слегка хмурил высокий лоб, и холёное красивое лицо его выражало явный интерес.

Министр сразу понял и оценил хитроумную затею. Резанов подготовил инструкцию, которую желал получить от Румянцева за императорской подписью. Он составил указания самому себе как единственному главе экспедиции — придворному в ранге камергера, вроде бы лишь надзирающему за Крузенштерном и остальными участниками похода: на деле выходило, что он будет распоряжаться всем происходящим.

Граф читал выверенный текст строку за строкой.

Корабли «Надежда» и «Нева», в Америку отправляемые, имеют главным предметом торговлю Российско-Американской Компании. Сии оба судна с офицерами и служителями, в службе Компании находящимися, поручаются начальству вашему…

Предоставляя флота господам капитан-лейтенантам Крузенштерну и Лисянскому во всё время вояжа вашего командование судами и морскими служителями яко частию, от собственного их искусства и сведения зависящею, имеете вы общий с г-ном Крузенштерном долг наблюдать, чтоб вход в порты был не иначе, как по совершенной необходимости, и стараться, чтобы всё споспешествовало сколько к должному сохранению экипажа, столько и к скорейшему достижению цели, вам предназначенной…

Резанов оставлял Крузенштерну с Лисянским лишь отвечать за то, чтобы корабли и моряки служили в походе наилучшим образом. Всё прочее — на его собственное усмотрение, включая заботу об участниках экспедиции и принятие решений о заходе в порты. По морскому закону это безусловно относилось к ведению капитанов, но теперь по инструкции Крузенштерн мог разве что советом помогать руководителю экспедиции — государеву камергеру, облечённому высочайшим доверием.