Дмитрий Миропольский - American’ец [Жизнь и удивительные приключения авантюриста графа Фёдора Ивановича Толстого]

— В три дня управимся, — подмигнул он Фёдору Петровичу, не сомневаясь, что кузен разделит с ним опасное предприятие…

…а в опасности тоже сомневаться не приходилось: мишенью алчности графа стала, почитай, вся столичная гвардия. Начав игру в Преображенском полку, Фёдор Иванович банковал до тех пор, пока в казармах на Кирочной улице ещё находились охотники понтировать. После он двинулся по Петербургу от одного полка к другому — и пошла потеха, которую его кузен с лейб-гвардейскими офицерами вспоминали ещё долго.

— Может, хватит, Феденька? — скулил Фёдор Петрович, трясясь в пролётке вдоль Таврического сада. — Ты глянь, сколько денег уже…

— Мало! — суровым тоном отвечал кузен. — А должно быть много.

Выигрыш они складывали в скатерть, которую Фёдор Иванович брал за углы, завязывал узлом и возил с собою, как мешок. Явившись в очередное место, он заново расстилал скатерть на столе перед офицерами, демонстрировал им свой банк и предлагал понтировать. Немногие оставались равнодушными при виде пёстрого вороха ассигнаций, пересыпанных драгоценностями и монетами: в игроках недостатка не было.

Случалось Фёдору Ивановичу спустить едва ли не всё, что привёз. Невероятная удача, которая сопутствовала ему в игре с преображенцами, куда-то подевалась, лишь только кузены прикатили в новые казармы кавалергардов — неподалёку от Преображенского полка, на полдороге к Смольному. Кряжистый Фёдор Иванович и тем более субтильный Фёдор Петрович выглядели пигмейски рядом с рослыми витязями-кирасирами. Понтёры перебрасывались игрецкими прибаутками, убивали одну карту банкёра за другой и весело растаскивали богатство графа. Глядя на это, в игру поспешили вступить ещё несколько кирасир, ставки выросли…

…и тут удача вернулась к Фёдору Ивановичу. Противники по-прежнему грозно нависали над столом, только никто уже не смеялся. Наконец, кузены откланялись, увозя от кавалергардов заметно потяжелевший узел. История повторилась в Конногвардейском полку, что квартировал по соседству.

В игре Фёдор Иванович перерывов не делал — к себе заезжал только переменить бельё, наскоро перекусить и умыться. После он бесцеремонно стаскивал с кровати прикорнувшего Фёдора Петровича, которого не отпускал от себя ни на шаг, — и кузены с банком в мешке отправлялись играть снова. Опережая их, неслась по Петербургу весть о карточном гастрольном туре: всё новые офицеры-гвардейцы в азарте наперебой желали испытать судьбу.

Фёдор Иванович вёл себя как одержимый. Он стремительно входил в очередную комнату, где предстояло играть, и горящим взглядом из под пиратской повязки на лбу обводил будущих противников. Румянец гулял на щеках графа, и глаза его вонзались в каждого, словно рапиры. Фёдор Иванович балагурил с офицерами — одному бросал слово, другому два, третьему все десять; охотно пил вино, которое ему подносили; нервными пальцами развязывал узел и демонстрировал на скатерти свои сокровища…

…но лишь только садился метать банк — лицо его бледнело и делалось непроницаемым. Рука, которой граф открывал и выкладывал направо-налево карты, была тверда. За время перед игрой и по мере первого промёта колоды Фёдор Иванович успевал узнать о понтёрах всё, что его интересовало, прочитав это на их лицах.

Когда понтёры между Невой и Невским проспектом закончились, настал черёд офицеров Семёновского полка из казарм по другую сторону Невского, на Загородной дороге. У них Фёдор Иванович тоже выиграл преизрядно и велел извозчику ехать дальше, к соседям-егерям, а Фёдор Петрович, обняв драгоценный узел, снова принялся вещать:

— Так не может продолжаться долго. Скоро уж Фортуна отвернётся, и останешься ты снова без гроша. Остановись лучше сам, пока не поздно!

— Авось не отвернётся, — с мрачной ухмылкой ответил Фёдор Иванович. — На счастье только дурак играет, а я не хочу зависеть от случайностей и поэтому исправляю ошибки Фортуны.

— Постой! — вскричал Фёдор Петрович, да так, что извозчик вздрогнул, приняв это на свой счёт, и натянул вожжи. — Ты что, братец?! Ты… играешь наверняка?!

Назвать кузена шулером у него не повернулся язык. Фёдор Иванович ткнул извозчика, чтобы ехал быстрее, и спокойно сказал:

— В игре, дорогой мой, как в сраженье, я не знаю ни друга, ни брата. Если кто желает перевести мои деньги в свой карман — милости прошу попробовать. Но и я в таком случае имею право его обыграть, как мне будет угодно.

Фёдор Петрович почувствовал, как спина разом взмокла, и капли пота щекотно скользнули вниз вдоль позвоночника. А если бы гиганты-кирасиры… да что там, если бы кто угодно поймал его кузена за руку?! Последствия он боялся себе представить, но и прочь бежать уже не мог, оцепенев от ужаса. Вот и ходил за Фёдором Ивановичем на ватных ногах, и таскал узел, который всё пополнялся выигрышем.

В Егерском батальоне кузены собрали дань с несчастного Саши Нарышкина и его сослуживцев, а закончили трёхдневный тур на берегу Фонтанки, в Измайловском полку.

Вернувшись к себе, Фёдор Иванович рухнул на постель, не раздеваясь, и проспал часов десять кряду. Фёдор Петрович за это время тоже вздремнул, а поднявшись — учинил ревизию выигрышу. Ассигнации собрал стопками, столбики монет завернул в бумагу и карандашом надписал каждую колбаску. На подвернувшемся листке он подсчитал общую сумму — выходило что-то невероятное. Фёдор Петрович расположил деньги на столе аккуратными рядами, словно войска на плацу, и сгрёб драгоценности в пирамидку.

До пробуждения кузена он дымил трубкой и любовался нечаянным богатством. Фёдор Иванович, восстав ото сна, ладонями помял отёкшее лицо, задумчиво оглядел сокровища и сказал:

— Красиво. Сразу видать, что ты художник… Только нет в тебе поэзии, братец. Вали всё обратно в кучу, как было, и счёт свой порви. Знать не желаю, сколько здесь. Я сказал цыганам, что привезу много, и этого довольно!

Он двинул по столу к Фёдору Петровичу стопку ассигнаций с колбасками монет — какие попались под руку, не глядя, — и сверху бросил золотые карманные часы ценой рублей в пятьсот — долю кузена от игры.

— Остальное всё в кучу! — повторил Фёдор Иванович и отправился приводить себя в порядок перед поездкой в табор.

Когда узел с выкупом упал на траву к ногам Пашеньки, она уселась перед ним по-турецки, раскинув юбки.

— Я своё слово держу, — сказал Фёдор Иванович, намертво сцепив руки за спиной и стараясь казаться спокойным: привычное хладнокровие изменяло ему. — Поедешь теперь со мной?

Девушка развязала узел, откинула углы скатерти, и толпившиеся кругом цыгане ахнули.

Здесь же случились три-четыре офицера из числа обыгранных Фёдором Ивановичем. Цыганский барон слышал, как один из них с сердцем говорил другому: