Дмитрий Миропольский - American’ец [Жизнь и удивительные приключения авантюриста графа Фёдора Ивановича Толстого]

— Я дворянин и русский офицер, — отвечал негромко Толстой, лёжа на постели, — хоть в мундире, хоть в статском, хоть нагишом в бане. Никто не смеет меня хватать и указывать, что мне делать, тем более под угрозой оружия. Душа моя принадлежит богу, жизнь — отечеству, а честь — никому. Пусть эти увальни скажут спасибо, что целыми остались.

— Вас перевезут в мой загородный дом и обеспечат наилучший уход, — пообещал губернатор, однако Фёдор Иванович с благодарностью отказался.

— Прошу позволить мне остаться здесь под присмотром моей спасительницы, — сказал он, — до тех пор, пока не буду готов самостоятельно прибыть к месту и воспользоваться любезным гостеприимством вашего превосходительства.

— Понимаю ваше желание, — усмехнулся дон Йозеф, смакуя мужским взглядом прелести красавицы Исабель, — и надеюсь, что ваша молодость вкупе с таким сильным лекарством скоро поставят вас на ноги.

Губернатор приказал своему личному врачу ежедневно посещать раненого и распорядился, чтобы в дом Исабель доставляли обед с его кухни, после чего ещё раз пожелал графу скорейшего выздоровления и отбыл в обществе Резанова.

Назавтра Фёдор Иванович уже чувствовал себя заметно лучше. Когда к вечеру явилась пожилая толстая негритянка, чтобы привычно обтереть его тело водой с уксусом, граф отрицательно покачал головой и позвал Исабель.

— Вымыться хочу по-человечески, — сказал он. — Вели приготовить ванну.

Чёрные слуги вскипятили воду и наполнили большую деревянную кадку, стоявшую во дворике позади дома. Поверх воды насыпали цветочных лепестков, распространявших дивный аромат. В темноте, отодвигаемой светом масляных ламп, негры помогли Фёдору Ивановичу дойти до ванны и снять бельё. Он погрузился в воду по горло и долго сидел, задумчиво играя лепестками. Кругом трещали цикады, на небе всплыла яркая луна.

Слуги почтительно ждали поодаль и время от времени подливали в кадку горячей воды, а после подали мыло. Густая благоухающая пена ласкала кожу. Граф сам промыл волосы — бережно, стараясь не задеть рану, зашитую губернаторским врачом. Слуги держали наготове простыни, которыми вытерли Фёдора Ивановича, и подали чистое бельё. Купание освежило графа: он почувствовал прилив сил и, несмотря на лёгкое головокружение, без чужой помощи вернулся в дом.

На стуле у его кровати сидела Исабель с распущенными длинными волосами поверх свободной полупрозрачной белой рубашки. В тусклом свете ночной лампы она разглядывала образа, которые Фёдор Иванович перед купанием снял с шеи.

— Кто это? — спросила девушка. — Святой Антоний?

Португальские моряки считали святого Антония своим защитником. На местном рынке торговали множеством его деревянных фигурок разных размеров. Продавцы нахваливали свой товар и уверяли: чтобы унять бурю — достаточно привязать фигурку к мачте и потуже затянуть узлы, или на длинном шкерте искупать святого в море, или вообще выбросить за борт…

Антоний был католическим святым, не православным. Граф усмехнулся.

— Это святой Спиридон, покровитель мой.

Исабель взяла в руки портрет Пашеньки.

— А это? Красивая…

Фёдор Иванович опустился на постель.

— Положи на место, — сказал он, — и ступай ко мне.

Ночь была нежна и восхитительна до невозможности. С чуткой любовницей граф до утра забыл о ране. Почти весь день он дремал, нехотя поднимаясь для встречи с доктором, обеда и никчёмных разговоров с посольскими, которые зашли проведать раненого. Фёдор Иванович ждал, когда опять наступит ночь, — и дождался. Лишь только на небо вскарабкалась луна, Исабель снова пришла к нему, и всё повторилось…

…как и в следующую ночь, и в следующую, и в следующую. Старый опытный полковник де Куррадо не ошибся: Исабель оказалась поистине чудодейственным лекарством, а несокрушимое здоровье графа позволило ему вскоре полностью выздороветь. Впрочем, возвращаться в имение губернатора Фёдор Иванович совсем не торопился. Днями он спал и гулял, ночи были одна лучше другой… Американец чувствовал себя в Америке, как дома, — и в конце концов задумался: уж не в самом ли деле здесь его настоящий дом?

Он видел местных штаб- и обер-офицеров, которые прозябали в безделье и со своими семействами держали обеды, словно в трактирах. На прогулках по городу с Исабель граф любопытства ради бывал в таких домах и нашёл тамошнюю кухню вполне сносной. Расплывшиеся офицерские жёны сидели за общим столом и обмахивались по жаре веерами. Платья их были свободны, не стесняя кисельного колыхания необъятных грудей; дети сновали кругом, и когда бы не чёрные слуги — январь в Ностеро-Сенеро-дель-Дестеро немногим отличался от июля в Кологриве. Даже чернолицая макако-аранья, для забавы купленная Фёдором Ивановичем, вполне напоминала комнатных собачек из русской глубинки: обезьяна весила не больше двенадцати фунтов, обладала цепким аршинным хвостом, ходила за графом на шлейке и потешала его день-деньской.

Фёдор Иванович пристрастился к кофе и местному напитку — некоторые называли его на испанский манер мате. Пахучие листья заливали горячей водой, сдабривали сахаром и цедили понемногу через трубку, чтобы распаренная заварка не попадала в рот. Бразильцы использовали не стаканы или чашки: напиток готовили в калебасах — полых высушенных тыквах — или скорлупе кокоса. У тех, кто побогаче, скорлупу покрывала изящная лакированная резьба; губернатор с приближёнными предпочитали калебасы из серебра тонкой работы, и трубки для мате у них тоже были серебряными. Фёдор Иванович воспринимал мате как чай, а к экзотическому и весьма удобному способу чаепития привык запросто…

…и снова вспомнил детство под Кологривом, когда увидел, как охотятся бразильские мужчины — стар и млад. Ружей в Бразилии не делали, а европейское оружие стоило дорого, притом и порох был на вес золота. Местные пользовались луками, но вместо стрел заряжали их мелкой галькой или шариками из обожжённой глины. Даже у мальчишки снаряд летел так же далеко, как пуля из мушкета, и бил наверняка. Хороший стрелок на спор мог сшибить колибри, однако по-настоящему здесь охотились на крупных птиц, которыми изобиловали окрестные леса. Ребёнком в родительском имении Фёдор Иванович не знал соперников среди стрелков из лука.

Он пару дней упражнялся в стрельбе галькой по апельсинам, скоро восстановил навыки, а когда сумел добыть пяток трёхфунтовых птиц макуко на ужин — с довольным смехом объявил Исабель, что прокормит её и себя хоть на необитаемом острове.

Впрочем, фантазия рисовала ему совсем другую картину. Если остаться в Ностеро-Сенеро-дель-Дестеро, губернатор несомненно приблизит к себе молодого офицера, блестяще образованного в сравнении с местными, понимающего и в сухопутной военной науке, и в морском деле, и к тому ещё прекрасно владеющего любым оружием. Светское общество для графа открыто. Сделать здесь карьеру будет несложно, сколотить состояние — того проще: продажные гарнизоны крепостей и британские торговцы запрещёнными товарами не шли у Фёдора Ивановича из головы. Не с оборотистым русским тягаться здешним ленивцам!