Уильям Николсон - Родной берег

– Я будто вернулся в чертов офлаг. – Эд смотрел из окна на падающий снег. – Эта клятая зима длинней войны.

Китти молчала. Выбираться из-под одеяла не хотелось – в спальне слишком холодно. Отвечать тоже – потому что бессмысленно. В последнее время настроение у Эда хуже некуда. Помогает только завтрак, точнее, пара рюмок за завтраком.

Вбежала Памела – босиком по холодному полу – и запрыгнула к маме в кровать.

– Как ледышка! – Китти крепко обняла замерзшую дочь. – Снова снег, – сказала Памела, – давай вообще не вставать.

– Увидимся внизу, – удаляясь, бросил Эд.

Обнимая Пэмми, Китти лежала в постели, пересиливая обиду и гнев. Ночью Эд такой нежный, но каждое утро кажется, что она снова его потеряла. Почему все так тяжело? Неужели он не может по крайней мере поздороваться с дочерью? Почему он говорит, будто чувствует себя как в лагере для военнопленных, если рядом она и Пэмми? Да, зима никак не кончится, но ведь зима – она для всех зима, а не только для Эда.

Едва они с Памелой спустились вниз, как Эд отправился за дровами, хранившимися в оружейной. Нужды в этом не было: можно было послать старого Джона Хантера, в крайнем случае вызвался бы еще кто-нибудь. Но Эду нужен повод встать и уйти. Побыть одному.

Вот что ранит Китти больше всего. Да, время тяжелое, но все же они вместе. Эта зима могла бы стать бесценной. А самое ужасное, Китти винила во всем себя. Она не может сделать мужа счастливым.

– Чем мы сегодня займемся, мама? – спросила Памела.

– Не знаю, милая. Может, почитаем?

– Терпеть не могу читать.

Девочке нет и четырех, спешить некуда. Впрочем, это и не уроки. Китти просто медленно читала дочке книгу «Котенок Том и его друзья», ведя пальцем по строчкам. И Памеле, хоть она и притворялась, что скучает, явно было интересно. Пару дней назад Китти слышала, как та сказала поварихе миссис Лотт: «Боже, что же мне делать!» – прямо как миссис Табита Твитчит.

Памела, как и отец, не могла усидеть дома. Но выйти наружу было теперь непросто. Сперва – натянуть кучу одежды, потом одолеть сугробы по колено, даже чтобы дойти до пруда, – да и сам замерзший пруд стал опасен. Памелу тянуло прогуляться по льду, ведь он стал такой же, как и весь парк: плоский, гладкий и белый. Девочка не понимала, что под снегом и льдом вода, что можно провалиться, замерзнуть и утонуть. А может, понимала, но все равно стремилась туда, зная, как это пугает и сердит мать. Почему она такая?

Спустилась Луиза, зевая и сонно моргая.

– Зачем Эд за дровами пошел? – спросила она. – Это работа Джона Хантера.

– Понятия не имею. – Китти пожала плечами. – Видимо, не знает, чем еще заняться.

– Джордж надумал переставить все книги в библиотеке. Может, Эд ему поможет?

– Папа ненавидит читать, – тут же встряла Памела. – Не говори глупостей, детка, – одернула ее Китти.

– Я бы не сказала, что Джордж любит их читать, – заметила Луиза. – Он их любит собирать. И переставлять.

Потом Эд и Памела ушли гулять. Они рисовали узоры на выпавшем снегу, пока новый снег не скрыл рисунки и не завалил следы.

За обедом Эд попросил пива:

– Хочется хорошего крепкого биттера.

Мистер Лотт нацедил в погребе целую пинту, Эд выпил до дна, попросил добавки и удалился в бильярдную.

– Он столько пьет, – посетовала Китти. – Нельзя попросить Лотта не подавать пива?

– Неудобно как-то, – объяснил Джордж. – Разве можно диктовать другим, как им жить?

– Тебе лучше самой поговорить с ним, Китти, – посоветовала Луиза.

Проблема в том, что Эд знал свою норму. Он не становился шумным или навязчивым. Наоборот, только больше отдалялся. Ближе к ночи, уже перейдя на скотч, Эд словно превращался в живого мертвеца – медленно бродил по дому, глядя в пространство. В такие моменты Китти охватывала пугающая ярость: хотелось ударить Эда, чтобы закричал от боли. Что угодно, лишь бы обратил на нее внимание.

Памела отправилась вместе с посудомойкой Бетси на поиски яиц. Куры повадились класть их в новых местах: прогретые бойлерами кладовка и мастерская подходят как нельзя лучше. Памела обожала Бетси и беспрекословно выполняла все ее поручения – к недоумению Китти, которая однажды все-таки не утерпела:

– Почему ты так любишь Бетси?

– Потому что я не обязана ее любить, – ответила Памела.

Иногда дочь говорила словно взрослая. Как может четырехлетний ребенок так хорошо владеть собой, пугалась Китти.

Она направилась в бильярдную поговорить с Эдом. Там было неуютно: огромный камин напротив широкого окна не горел, из вентиляции под потолком дуло. Эд склонился над бильярдным столом, прицеливаясь. Полупустой стакан скотча стоял на полке.

– Развел бы огонь, – сказала Китти.

– Только дрова переводить, – буркнул Эд, даже не обернувшись.

Он ударил и промазал:

– Черт.

Видя, как он, волоча ноги, обходит бильярдный стол и глядит на шары, Китти поняла, что он безбожно пьян.

– Не надо так, Эд, – мягко попросила она.

– Не надо – что? – Так много пить.

– Ничего страшного, – отмахнулся он. – Это успокаивает.

– Слишком успокаивает. Такое спокойствие никому не нужно.

– Очень жаль, – выговорил он с усилием. – Но я с этим ничего не могу поделать.

Эд снова прицелился.

– Можешь. – Китти впилась ногтями в ладонь. – Все ты можешь, если постараешься.

– А, ну, если постараюсь. Да, если постараюсь, я все могу.

Вот что бесит ее, когда он пьян. Говорит пустые слова и ничего толком не воспринимает.

– Прошу, Эдди, – Китти повысила голос, – ради меня.

От удара кия шары разлетелись с сухим треском.

– Пожалуйста, постарайся ради меня, – повторила она.

Наконец Эд выпрямился и обернулся:

– Ради тебя – что угодно. Что именно я должен сделать?

– Я просто хочу, чтобы ты меньше пил.

– Договорились. Это просто. Я буду пить меньше. Что еще? – Это все.

– Ты не хочешь, чтобы я стал лучше как муж? Как отец? Как человек?

– Нет…

Но на него словно накатило нечто, чего Китти раньше не видела, – лицо исказилось, голос стал пронзительно-резким.

– Я такой, какой есть, Китти. Я не могу измениться. Ничего хорошего. Я всегда знал, что ничего хорошего не будет.

– Но, Эд, о чем ты?

– Я не могу стать таким, каким ты хочешь меня видеть. Не могу.

Он трясся, почти крича – не на нее. Китти в ужасе смотрела на мужа. Казалось, некая невидимая сила пыталась сковать его по рукам и ногам, а он отбивался, силясь освободиться.

– Не надо никем становиться, – пролепетала Китти, – правда, правда.

Она попыталась погладить его, чтобы успокоить, но он лишь злобно отшвырнул ее руку:

– Нет! Прочь! Уходи от меня!

– Эдди, пожалуйста!

Китти чувствовала, как слезы наворачиваются на глаза. Но продолжала злиться. Почему он так себя ведет? И почему во всем виновата она?