Алла Хемлин - Заморок

Раньше в буфете был не буфет-столовая ресторанного типа, а буфет. В буфете продавался чай, какао, компот, кофе тоже. Было еще такое — привозная выпечка в ассортименте, холодные закуски. Первое блюдо не делалось, второе тоже. По правде, и компот привозился.

Год тому на работу в Дом офицеров назначился Александр Иванович. Александр Иванович пояснил своим начальникам, что сильно любит работать по-новому, и попросился устроить в буфете новое. Александру Ивановичу пошли навстречу.

Про это мне, когда я еще устроилась на место, рассказал повар Степан Федорович, мужчина, по возрасту такой, как Александр Иванович.

В буфете была Нина. Нина на кухне мыла посуду, и кастрюли мыла, и все-все. Нина была на вид сама по себе баба, и по возрасту тоже.

Буфетчица была Катерина, по возрасту лет сколько-то за тридцать.

И одна, и другая были толстые. Нина толстая вся-вся. Катерина толстая только животом и грудями, а лицо у Катерины было худое, руки с ногами тоже. Мне такое всегда смешно. Конечно, я перед Катериной не засмеялась. Я подумала, что у Катерины сало в дальнейшее не проталкивается и не проталкивается.

Катерина была главная в буфете. Не как буфетчица, а целиком. К Катерине люди и работники обращались с уважением как до начальника.

У Нины была закрученная черная коса. У Катерины была желтая завивка. Катерина на лицо была похожая на артистку… Эту… Которая… Так у той артистки против Катерины нос не курносый и рот меньше тоже.

Возле повара Степана Федоровича работала Галина, картошку почистить и разное. Галина была тоже женщина, только толстая меньше Нины с Катериной, и по возрасту, допустим, пятьдесят лет. На лицо Галина была селючка.

Да.

Я еще когда устраивалась, увидела, что работы не сильно много — оно ж не столовая в городе.

Потом начался обед.

В зал пошли заходить люди. Люди были военные и другие. Катерина мне рассказала, что другие военные тоже. Кто-то кушал, а кто чай пил или что и не кушал ничего. Допустим, кто-то пил чай с выпечкой и закуской.

С работников нашего Дома офицеров тоже заходили. Такие не кушали. Оно ж за обед надо было платить, а кипяток и заварка давались бесплатно, а сахар можно принести с дома или пить, допустим, без сахара. Потому получалось, что наши работники кушали в комнатах, где каждый работал, а чаем шли запивать в компанию. Это мне тоже рассказала Катерина для моего опыта.

За обед брали мало, еще меньше, чем на лозовой, хоть на лозовой считалась рабочая столовая, а здесь для офицеров и не столовая.

А офицеры, которые у нас кушали полный обед, это бессемейные, у таких получалось много денег от зарплаты, таким было хорошо кушать в столовой, а не связываться, чтоб покупать и варить, а потом еще и с мойкой возиться тоже. Конечно, бессемейным давался обед и по месту работы. Потому бессемейные и другие заходили не как на обед, а как в ресторан с товарищами. Конечно, это разница.

Как для меня, у нас в буфете самое хорошее было вода. Лей воду саму по себе, лей, никто тебе и слова замечанием не скажет. По правде, работники лили сколько надо по работе.

Еще у нас в Доме офицеров была уборная в самом Доме офицеров, на первом этаже и на втором тоже. Уборная получилась на две двери, так — для женщин, так — для мужчин. В уборной и вода, и рушничок, и газета порезана ровно, и зеркало. Мне понравилось.

Есть люди, которые по виду не слепые, а не слышат. Конечно, такие люди своими глазами и не видят тоже. Таким людям рассказывай в самое лицо, получается роса.

Надо понимать.

По возрасту Яков, который киномеханик, был непонятный, а не молодой, тридцать с гаком. Лицо у Якова мне увиделось не как сильно красивое, а и не как у черт-те кого. Я таких артистов у нас не знаю, чтоб показать Якова.

У Якова волос черный, одна нога чуточку плоховатая, нос подгулял тоже. У меня, допустим, носик подгулял по-хорошему, а у Якова сразу получился еврейский. У Якова были глаза. Конечно, у людей всегда-всегда глаза. У Якова были глаза-глаза. Я ж еще тогда не знала, что есть называется «еврейские». Я ж свои глаза на себе как еврейские не видела.

Надо понимать.

Я с Яковом познакомилась на первый день своей работы.

Люди, кто хотел кушать, уже все-все покушали и пошли с зала.

А Нина мне сказала:

— Сида́й, отдыхни. А то можно ж и пройтыся. Ты по всему дому ходыла?

Я Нине рассказала, что ходила не по всему, а только по дорожкам, что в комнаты не заглядывала и, что, считай, один отдел кадров и посмотрела.

Нина мне сказала:

— А ты пройдыся. Скажи: «Я тут теперь новая, давайтэ знакомыться». Тебе ж трэба знаты, хто, шо… А сама подывыся — воны ж соби у комнаты тягнуть по́суд. Заразы! Просыш-просыш!.. Нэ нажéруться… Ты визьмы и забэры. Скажи: «Будь ласка, дайтэ, я забэру, а то ж воно тут вам заважае». Ось вэдро, сюды и покладэш. Ага?

Конечно, я сказала Нине, что ага, что спасибо за хороший совет, — раз! — взяла ведро и пошла.

По правде, мне получилось так удобней ходить смотреть по комнатам.

Я подумала, что можно ж заблудиться. Тут и лестницы, и завороты туда и сюда.

Я уже знала с своей жизни, что если человек куда-то зашел, так человек всегда может — раз! — и выйти назад. А бывает же, что человека куда-то завело. Тогда уже я не знаю что.

Конечно, я не заблудилась. Это ж теперь стал мой дом.

Да.

Я решила, что буду про себя всем-всем сообщать, что я не судомойка, а подавальщица, чтоб не подумали, что я судомойка.

Я шла по лестнице наверх и думала, что жалко, что я ж не могу ходить на работе в платье, без хустки, а с прической. С такой………………

Мне Катерина еще с самого у́тра да́ла белый халат, как у доктора, с завязками назад, хустку да́ла тоже. Катерина сказала навязать, чтоб и волоса не виделось.

Конечно, я выпустила чуточку волоса возле ушей, у меня там тоненькие колечки закручиваются-закручиваются. Оно ж когда не выпускаешь, тогда обидно.

Да.

Я и не знала и не представляла себе, пришла работать в платье. Я думала, что мне дадут фа́ртух, такой, чтоб накрахмаленный с оборкой на низу, и на голову дадут тоже — называется «наколка». А дали, что я в эту секундочку расстроилась.

Я ж видела, какие одетые официантки. Я на вокзале не видела, нет. Я раньше видела. Если ресторан, так там всегда окна. Оно ж, когда идешь на базар, получается «Украина». По правде, я сама по себе возле всегда не стояла. Когда женщина, стыдно стоять возле гостиницы. Я и возле «Десны» не стояла тоже. «Десна» против «Украины» меньшая, а там и гостиница для людей, и ресторан.

Да.

Я подумала, что пускай, что меня не спортишь, что Катерина мне завидует.

Ага.

По правде, через сколько-то мне и фартух дали, и наколку, и юбку черную, и блузку белую с рукавом-фонарик. Я заслужила, так потому.

Я про ведро.