Алла Хемлин - Заморок

Фрося сейчас может сделать мне плохое. Получается, Фрося против меня, а я против Фроси. Если Фрося как-то уже поймет своей головой, что я с Фросей на такой же ноге, все-все повернется от Фроси на мою пользу.

Яков получился у меня вроде Фроси. В случае — с Яковом надо по честности тоже — Яков против меня, а я против Якова. И про такую же ногу — тоже. То есть я тут не про его калеченную ногу, а про свою, то есть не про свою-свою ногу, а про свою борьбу на равной силе.

А про свою ногу я подумала такое, что надо юбку подрубить короче, и халат рабочий тоже. Фартух у меня и так был короткий. И прическу надо было посмотреть, чтоб было еще лучше. Может, сделать под Эдиту Пьеху. Я тогда по телевизору в библиотеке видела и на пластинке. Взять с собой пластинку — у меня две — показать в парикмахерской. А то объясняешь словами — не понимают. Конечно, глазами — оно ж другое.

Про глаза я подумала, что, может, начать глаза красить. Не сильно, а так…

Катерина красила. Катерина наводила наверху и ресницы тоже. На базаре есть такое — цыганки продают, ресницы красить, там гудрон замешанный с вазелином. Вазелин полезно для всего.

Катерина хвалилась, что ей подружка подарила — называется «грим». Подружка Катерины — артистка у нас в драмтеатре, приехала с Харькова, когда у нас открыли, год тому и открыли, большой, почти что как в Киеве. Я в Киеве в театр не ходила, а знаю. Я ходила в наш, на премию, меня наградили на лозовой. Меня ж всегда награждали. Даже все удивлялись, а меня выдвигали на награду за работу. Некоторые считали, что не за работу. Пускай. Про это я уже говорила.

Да.

Артистка, конечно, с Катериной дружила не за саму Катерину, а за продукты. Конечно, продукты были не Катерины-Катерины, а с нашего Дома офицеров, получается, ворованные с рабочего места.

Я видела, что артистка приходила, а Катерина, как баро́жница, с подсобки клу́нок выносила артистке и давала в сумку. Все-все ж понятно.

И помада у Катерины красная. Пускай красная, мне не жалко. Я про то, что не с аптеки, а дорогая. И не с базара. Откуда? Я решила, что, когда наступит время, так спросится лично.

А Надежда ни капочки не красилась. Кроли ж не красятся.

Да.

Потом я подумала, что, может, показать Нину Дорду. Или Пьеху, или Дорду. Я ж тогда еще не решила про челку. Оно ж если челка — Пьеху, если не челку — Дорду. Или Великанову.

Потом я решила, что челку.

По красоте мне больше нравится Пьеха. Пьеха говорит по-русски, а вроде нет. И Пьеха молодая против Дорды и Великановой тоже.

Потом я подумала, что можно показать Лолиту Торрес. Лолита Торрес и поет, и прическа у Лолиты Торрес, без челки, а прическа. И талия тоже. Я смотрела кино — «Возраст любви». Хорошее-хорошее. Комедия про любовь. Я три раза смотрела. Один раз — с подругами, еще на лозовой, два раза сама. Я себе наметила такую любовь. С смехом, с всем-всем-всем.

И песня тоже — «Коимбра». Лолита Торрес получилась уже после мамы Тамары. Мама Тамара пластинки не покупала. Это ж у мамы Тамары было такое же самое, как душистое мыло. Еще и хуже. Я потом сама накупила. В Киев поехала и накупила. И Коваленко купила, она «Коимбру» поет как Лолита Торрес, а по-русски. И на чем пластинки играть — тоже купила.

А на пластинке такое. «Министерство культуры СССР Ташкентский завод «Студенческая песня» из к-ф «Возраст любви» муз. Г. Гонзалеса русский текст Л. Давидович А. А. Коваленко эстрадный оркестр дир. В. Н. Люди…й». Получилось, что фамилия посередине была сдертая. Пластинка осталась в магазине на Саксаганского самая-самая последняя — никто ж не хотел брать с сдертым. А я купила. Если сдертое, так оно ж еще не плохое.

Надо понимать.

Я про Торрес. У нее есть «р». Рррррр… У людей считается, что кто еврей, так должен говорить не «рррр», а «гггг». А я всегда могу сказать: «Торрес, Торрес, Торрес, Торрес, Торрес».

У нас в школе в другом классе была девочка Пейсахович, еврейка. И на лозовой был мастер — Вихнович. А Давидович — прямо сразу понятно. Не Кацнельсон, а тоже хорошо понятно.

Я подумала, что Яков выставлял себя как, допустим, молодец Советского Союза.

Я подумала, что Яков был психический Советского Союза и больше Яков был никто.

Я решила, что я Якову не Изеррррргиль. И что никому.

Да.

Потом я наметила себе купить у парикмахера с рук на прическу сеточку. Мне на себя не жалко.

Да.

Настало 1 января 1961 года.

В Чернигове январь — это зимний месяц холода. Бывает, что доходит до тридцати градусов. Многие не знают, а по градусам мы там же ж, где, допустим, Москва. Может, на круг и получается теплей, а так — нет, не получается.

Хорошо, что 1 января сделали праздничным выходным для всех-всех.

Ага, для всех. А у нас в Доме офицеров детский утренник сделали елку, и подарки тоже.

Наш буфет стоит на страже. Это сказал Степан Федорович, потому что Катерина предложила, что, может, кто и не придет на работу, хоть и она не придет. Что, может, в такой день начать делать дежурных по буфету, чтоб не всем. Степан Федорович и сказал про стражу. Допустим, Катерина тогда сказала, что пускай хоть не с самого ранешнего. Степан Федорович сказал, что да.

Конечно, Катерина поручила мне прийти на работу первой. Катерина сказала, что я сама по себе одинокая, так мне будет утром вставать не обидно. 31-го же не одинокие одни не ложатся, а потом 1-го не встают, а я у Катерины получилась одинокая.

По правде, я была одинокая и всегда-всегда вставала утром.

Допустим, у меня было, что Сергей напросился на Новый год с прицелом встать вместе. А я ж не такая.

Да.

Еще 31-го к нам в буфет привезли детские подарки в красивых сумочках с картона. Мы одну взяли — раз! — и открыли, чтоб посмотреть. Мы посмотрели, там были хорошие конфеты. С московских были «Мишки».

У меня в жизни первая шоколадная конфета была «Мишка» тоже. Конечно, я такую конфету скушала не у себя дома. Конфеты — это ж баловство, тем более с шоколада. Смоктушки, подушечки еще туда-сюда, можно хоть чай выпить. А шоколад был не для такого. Главное, что у шоколада плохое, что шоколад кушается сильно-сильно быстро. И дорого тоже. И нету в магазине. Конечно, бывает, если в магазине на площади или на базаре. С Киева привозили, кому сильно горело. А маме Тамаре ж не горело.

Я и не знала, что такое шоколад. А в первом классе я узнала.

Как-то получилось, что у меня накопились грошики. Я бегала на толкучку, рядом, за углом, как на Александровку поворачивать, с кило́метр. Мама Тамара — на работу, а я до уроков на толкучку. Бегала, не на каждый день. Каждый день — это б на меня указали. Первое — надо был свет, второе — сухая земля, а не грязюка или снег.

Меня на улице подучили, что надо хорошо смотреть под свои ноги. Где самая торговля, там и смотреть. Копочка до копочки, получается у человека цвай копочки. Так мне сказал Марик, сосед. А еще мне говорила про копочки Вера. Вере было девять лет. А Марику тоже было девять. Про Марика и Веру на улице все говорили — «жених и невеста». А мама Тамара мне говорила, чтоб я не дружила ни с Верой, ни с Мариком, что из таких растут нахальные.