Алла Хемлин - Заморок

Мне сильно нравилось смотреть, как Степан Федорович режет — хоть что. Степан Федорович и мясо резал ровнюсенько-ровнюсенко тоже — это когда для бефстроганов, для лангета тоже резал красиво. Степан Федорович меня всегда звал, чтоб я до него подошла. Я просила, чтоб меня звать, что я буду смотреть и так учиться.

Степан Федорович резал большим ножом. Точил сам, и никто-никто этот нож своими руками не трогал. Степан Федорович учил, что нож должен знать одни руки.

Да.

Я как женщина тоже наметила себе знать одни руки.

Я про 1 января.

Я несла поднос — тяжеленный-тяжеленный. А смотрела я не на поднос, а на дорогу. На лозовой я уже смотрела на дорогу, у меня и на лозовой получалось хорошо-хорошо видеть под своими ногами.

Мне Катерина еще раньше давно подсказала, что надо смотреть не на поднос, а на дорогу впереди себя. Потому что главный вес для человека всегда в глазах. Руки, считай, любой вес вынесут, конечно, если правильно возьмут. У человека глаза всегда дурней, чем руки. Получается, глаза надо обмануть, чтоб не сбивали. Потому что страх есть страх и может наделать рукам горе.

Я подошла к дверям Александра Ивановича. Двери были совсем открытые. Я подумала, что это Катерина оставила для чая.

Для подавальщицы первый враг — закрытые двери. Допустим, у тебя поднос, а двери закрытые. Ногой стучать некрасиво. Ставить поднос на пол — некрасиво тоже. Некоторые стучат задницей. Я считаю, это тоже некрасиво. Можно ж стучать голосом.

Да.

Сельской учительницы на стуле не было.

Я пошла к Александру Ивановичу. А оттуда еще в коридоре раздавался смех Катерины. Конечно, такой смех должен был раздаваться от артистов. А смеялась Катерина.

Катерина как меня увидела, так начала перед всеми командовать.

— Тут ставляй!

Я поставила поднос по указке — на столик возле окна. Не на большой стол, где Александр Иванович работал, а на другой, который на подхвате. А сами все-все уже, считай, тоже на подхвате. Рюмки с водкой налитые, на краях — помады — это у артистки Снегурочки и у Катерины тоже.

Конечно, уже успели поздравиться. Теперь закусят и чая выпьют с коржиками, с пирожными. И будет людям вкусно и весело.

Я подумала, что постою. Может, я посуду жду назад. Или что мне еще скажут как подавальщице.

А все меня вроде не видели. У всех на первое место стали рюмки и смех. И у Александра Ивановича тоже.

Я стала за спину у Катерины. Если б Александр Иванович смотрел не на Катерину, Александр Иванович бы тогда смотрел на меня, потому что я ж напротив-напротив. А Александр Иванович смотрел не на меня. Пускай.

Александр Иванович смотрел на Катерину нехорошими глазами. Я такие глаза всегда понимаю. У Мурзенки такие были в стыдные минуты. У Сергея тоже. Допустим, Александр Иванович тоже такой же мужчина, как и другие. Как мужчина Александр Иванович идет в поводу своих глаз. Тем более пальто у Катерины было как было — в накид, только уже на одно плечо. Вроде с одной стороны Катерине холодно, а с другой уже совсем-совсем жарко. Тут тебе мех каракуль, тут тебе крепдешин с цветами.

Катерина сидела и рукой на своем горле мех гладила. Вроде сама по себе просилась под руку. И материя у Катерины, где не пальто, была вся-вся-вся натянутая. Катерина получилась, где крепдешин, гладюсенькая-гладюсенькая. Ага. Салом Катерина помазанная. Гладюсенькая. Оно ж конечно, глаз и налипает.

Я не обиделась на глаза Александра Ивановича. На глаза обижаться никогда не надо.

Надо понимать.

А Снегурка сидела в платье с ватой — на рукавах, на шее и на подоле тоже. Вата была вся-вся-вся в клею. Первое — для липкости, второе — для блескучести. А на блескучести — налеплены узором тоже блескучие камушки.

Я подумала, что липкость может быть с всего на свете и для всего тоже.

Да.

Про Деда Мороза.

Дед Мороз был молодой для Деда Мороза, а Снегурка для Снегурки была трошки пристаркуватая. Допустим, лучше б было поменяться. А люди ж не могут, люди ж уже получились муж и жена.

А Снегурка — другая подруга Катерины, не которой Катерина продукты с буфета выносила. Наверно, и этой вынесет тоже. Этой — получается, отблагодарит за весь-весь коллектив, а той же выносила за свое.

Я стояла, у меня работа. Другие все-все сидели. Для которые другие, уже настал утренник.

При мне тоже было выпито и хлебом с маслом с колбасой закусано.

Потом Катерина своей спиной меня спросила:

— Мария, ты тут?

Я сказала, что тут.

Катерина опять спиной:

— Ты иди! Скажи, я уже скоро.

А я сказала, что скажу, Катерина Сидоровна.

Катерина — она ж Сидоровна. Я так и сказала, потому что настал мой смех. А смех — потому что смешно, если человек в воротнике, как Лолита Торрес, а сама Сидоровна. Фамилия Катерины — Клименко. Конечно, это не смешно.

Да.

Я думала, Александр Иванович на мой голос хоть на одну секундочку отлипнет от Катерины. Не отлипнул.

Пускай.

Я пришла назад в буфет.

Степан Федорович меня спросил:

— Ну шо там? Чай пьють, закусюють?

Я сказала правду, что закусюють, что все-все людям вкусно.

Я еще эти слова говорила, а в двери уже вбежала Катерина.

— Шо ж вы тут сидите! Щас надо нести подарки! Еще ж у мешок поки́дать, все наладить… Ой!..

Я подумала, что Катерине можно было б не своим голосом не кричать, а обратиться к людям спокойно.

Детки пришли на утренник Нового года. И родители пришли тоже. Было много, человек под сто было — если считать деток и других. Конечно, родители — это матери. Отцы ж у детей военные, отцы на постах, а которые не на постах, те находятся у себя дома, отдыхают. А мать всегда своего ребенка отведет, хоть что.

Норинская тоже пришла одетая-одетая. Пускай.

Норинская тогда уже мне стала как пример в борьбе за свое счастье. Конечно, я про Норинскую понимала и такое, что не будет мне примером, а так — она мой пример.

Надежда тоже пришла. Надежда — кроль. И эта правда пробила себе в Надежде свою дорогу. Первое. Платье у Надежды было серое. Потом. На плечи Надежда набросила дырчатый платок, тоже серый-серый.

Допустим, платок дорогой, красивый. Такой платок привозят с Оренбурга, там вяжут, есть с пухом, есть без пуха. Правда у Надежды получилась в том, что у Надежды платок с пухом, а пух тоже серый. И глаза у Надежды тогда получились красные. Кроль.

Елку еще вчера утром ставил Дмитро. Конечно, Дмитру помогали Яков и другие мужчины.

Я ходила смотреть, когда ставили. А ставили елку в кинозале. Сначала стулья посунули, а потом начали. Это ж целая работа.

Елка под самый потолок не получилась, потому что потолок тоже высоченный. А так елка высоченная-высоченная.

Наряжали елку мужчины, потому что высота и стремянки. Допустим, нанизу могли б и женщины. А нанизу взялась наряжать сама Норинская. Норинская, конечно, и руководила, когда наряжали наверху. Красная звезда с светом, лампочки на длиннючем-длиннючем проводе — разные по цветам, были игрушки с толстенной бумаги — называется «папьемаше», игрушки с стекла тоже были. Хорошие игрушки — солдаты, спортсмены, работники. Это с людей. А были и с зверей тоже — белочки, белые зайцы, медведи белые, тоже и другие медведи были, птицы с носами тоже были — это, конечно, попугай.