Джон Джейкс - Север и Юг. Великая сага. Книга 1

– Плоскодонка, – сказал Чарльз.

Он держал в руке поделку, которую вырезал из куска деревяшки.

– Это такая каролинская долбленая лодка, – пояснил он, показывая ножом на длинную выемку, что как раз углублял. – Кажется, в Луизиане ее называют пирогой.

Четырехлетний Лабан Хазард сидел у ног Чарльза на ступенях парадного крыльца «Зеленой сказки». Мальчик боготворил Чарльза и весь год ожидал встречи с ним. Мэйны прибыли в Ньюпорт этим утром.

Из-за угла дома показался брат Лабана, он катил перед собой металлический обруч.

– Это для Лабана? – спросил он, указывая на лодку.

Чарльз кивнул.

– И я хочу, – мрачно заявил малыш.

Чарльз хихикнул. Похоже, Леви унаследовал характер матери.

– Хорошо, – сказал Чарльз. – Как только закончу эту.

Леви выпятил нижнюю губу и покачал головой:

– Сделай сначала мне.

Чарльз ткнул в его сторону ножом:

– Следите за своими манерами, мистер янки, или я насажу вас на вертел и зажарю к ужину.

Он произнес это веселым, шутливым тоном, однако Леви взвизгнул и убежал. Лабан фыркнул от смеха и прижался к колену своего кумира.

Из дома вышел Билли.

– Что, уже на свидание собрался? – спросил Чарльз. – Девушки еще вещи не распаковали.

Билли не обратил на него внимания, возясь со своим шейным платком.

– Ну и ну, вы только посмотрите на этот костюм! – присвистнул Чарльз. – Я что-то не припомню, чтобы ты прошлым летом так наряжался. Нет, это точно любовь.

– Иди к черту! – усмехнулся Билли. – Лабан, не говори отцу, что я при тебе ругался.

И ушел. На середине лужайки он припустил бегом и, ошеломив каменщиков, которые снова поправляли штукатурку, перемахнул через кирпичную стену.

Той весной в Бретт Мэйн начала расцветать женственность. Заметит ли он перемены? – с замиранием сердца думала она, придирчиво разглядывая свое отражение в зеркале и подтягивая платье и белье, чтобы сделать маленькую грудь хоть немного пышнее.

– Боже! – раздался за ее спиной восторженный голос Эштон. – Он уже здесь! Я слышу, как он разговаривает с Орри!

Она помчалась вниз со скоростью снаряда, выпускаемого на День независимости. Бретт отстала всего на несколько шагов, но ей не стоило так спешить. Когда она спустилась до середины лестницы, Орри уже ушел из холла, а Эштон и Билли стремглав выскочили из дому, даже не посмотрев в ее сторону.

Бретт медленно прошла оставшиеся ступени и остановилась. Сзади кто-то коснулся ее плеча. От неожиданности она взвизгнула и подпрыгнула:

– Папа!

– Я думал, вы отдыхаете, юная леди.

Заметив слезы на щеках дочери, Тиллет с негромким постаныванием уселся на нижнюю ступеньку и усадил рядом Бретт.

– Ну и что у нас случилось? – спросил он, обнимая ее за плечи.

– Это все Билли Хазард. Он… он самый красивый юноша из всех, что я встречала. Я так хотела с ним поздороваться, а он даже не взглянул на меня.

– Девочка моя, не стоит так переживать из-за этого парня. Его интересует твоя сестра. И мне кажется, этот интерес взаимный.

– Она всегда получает все, что хочет! И его получит, разве не так?

– Ну, не знаю. Они еще слишком юны, чтобы строить какие-то планы на будущую женить… Милая, вернись! Я не хотел тебя огорчать!

Но Бретт уже умчалась обратно наверх, рыдая от горя.

Билли и Эштон сразу направились прямиком к тому огромному валуну, за которым они целовались прошлым летом. И в то мгновение, когда Билли обнял ее и она почувствовала его нежные, застенчивые губы, все ее практические соображения тут же отлетели прочь.

Сколько же времени она потратила напрасно, строя все эти далекоидущие планы, когда стояла на палубе парохода и смотрела, как мистер Боб Ретт унижает ее брата. И эти планы, и жалкий Хантун растаяли в воздухе как дым. Она выйдет замуж за Билли, и ни за кого другого.

Впрочем, такой поворот тоже мог вписаться в ее грандиозные замыслы. Пусть Хазарды янки, зато они богаты и влиятельны. Она должна непременно рассказать Билли о своих целях. Но не сейчас. Сейчас ей хотелось только наслаждаться этими упоительными минутами счастья.

Она теснее прижалась к нему, чтобы он чувствовал ее упругую грудь.

– Я никогда не думала, что могу по кому-то так скучать. В ожидании твоих писем я просто умирала.

– Писатель из меня никудышный. Прежде чем отослать одно, я рвал в клочья десяток.

– Ну, пока можешь об этом забыть, милый. Поцелуй меня и не смей останавливаться, пока у меня не закружится голова.

Билли с восторгом повиновался.

Тем летом 1851 года обе семьи, как и всю нацию, окутал покров ложного мира. Большинство американцев просто устали от войны и от бесконечных споров о рабстве. Пусть даже компромисс 1850-го не принес окончательного решения, люди вели себя так, словно проблемы больше не существует. Время от времени с обеих сторон звучали громкие голоса, продолжавшие утверждать, что на самом деле мало что изменилось и ничто не улажено, – рак, скрытый под бинтами, все равно остается раком. Но Джеймс Хантун и Вирджилия Хазард с трудом продвигали свои радикальные идеи в эти теплые расслабленные месяцы. Американцам хотелось передышки хотя бы на пару лет.

Купер и Юдифь поженились первого июня 1850 года. Уже скоро сама природа вмешалась в планы Купера, и его поездку в Британию пришлось отложить. Ровно через девять месяцев на свет появился Джуда Тиллет Мэйн, или Джи. Ти, как стал называть внука гордый дед, едва узнав о его рождении. В конце июля 1851-го родители, малыш и его кормилица отправились в Ньюпорт, чтобы провести десять дней с Мэйнами.

Через несколько часов после приезда сына Тиллет вышел на террасу их наемного дома и удобно устроился в кресле-качалке. Купер сел рядом. Тиллет горделиво рассматривал внука, который лежал на руках Купера, закутанный в одеяльце. Юдифь на лужайке играла в кегли с Джорджем, Билли и Эштон. Близились сумерки, и их тени становились все длиннее.

– Твоя жена – премилая женщина, – откашлявшись, произнес Тиллет.

Купер был потрясен. Отец никогда не хвалил Юдифь.

– Спасибо, сэр. Я тоже так думаю.

Он загнул уголок одеяльца, чтобы защитить макушку сына от внезапно налетевшего ветра.

Тиллет откинулся назад и сложил руки на животе, который увеличивался с каждым годом. Как же он постарел, подумал Купер. Сколько ему уже? Пятьдесят пять? Нет, пятьдесят шесть. Возраст выдают морщины. И глаза. Купер понимал, что время отца неумолимо уходит, и впервые за долгие годы вдруг почувствовал огромную любовь к нему. Любовь без всяких оговорок и сомнений.

Зато у Тиллета нашлась одна оговорка, которую он не преминул высказать уже через мгновение.

– Я хвалю Юдифь, но я вовсе не согласен со всем, что она говорит. Тебе это известно. И все же… члены семьи не должны ссориться между собой.