Хорхе Ливрага - Алхимик. По следам Джордано Бруно

— Тебе страшно?

— Важно не это. Главное, чтобы страх не владел нами. Человек должен властвовать над своими слабостями… Но тебе пора идти, Пабло Симон. Инквизиторы в нетерпении… Будь здоров, учись и вспоминай меня. И я буду о тебе помнить.

— Отец Иустин, брат! — задыхаясь от боли и гнева, едва смог вымолвить Пабло Симон. Но железные пальцы его спутника вцепились в его руку и быстро потащили на площадь.

Она была уже до отказа набита народом. В лучах рассветного солнца можно было увидеть отдельный помост для священнослужителей и отдельный — для членов трибунала инквизиции. Перед ним выстроилось оцепление из королевских арбалетчиков. Возле церковников на почетных местах расположилась и местная знать. Под навесом щебетали знатные дамы, которых очень интересовало, что ощущает человек, переходя в иной мир. Только встречаясь со строгими взглядами своих духовников, они смущенно затихали.

Огромные толпы монахов громко молились за спасение грешной души.

Пабло Симон и его спутник вновь присоединились к группе братьев ложи. Его весьма удивило, что на помосте был и отец Матео — бледный, но спокойный. Он беседовал с отцом Педро, которого на днях должны были повысить до кардинала. Его объемистый живот колыхался, а красное лицо выдавало волнение. Похоже, такое огромное скопление горожан на площади беспокоило его.

Добросердечный простой народ давно устал от постоянных денежных «кровопусканий», которые устраивали ему хозяева, и от равнодушия и бездействия церковников. Отец Иустин вылечил многих, явив подлинную духовную силу и необыкновенное знание свойств различных трав. А теперь он попал в ловушку ненависти и обмана, и его собирались сжечь на костре.

Монотонный барабанный бой оповестил о том, что повозка, окруженная конным караулом инквизиции, въехала на площадь. Впереди шествовали экзорцисты — священнослужители, которые, как некоторые верили или должны были верить, обладали силой вселять страх в дьявольское воинство.

Над пестрой толпой поднялся страшный шум. Бродяги в лохмотьях потрясали своими железными клюками; пьяницы, как обычно, жестикулировали, не соблюдая никаких приличий; то тут, то там старшины гражданских орденов, увешанные оружием и наградами, выкрикивали имя самого кроткого, самого смиренного из Учителей. Однако эти возгласы только будоражили бедный, убогий народ, измученный страданиями, чумой, нищетой и предрассудками.

Двое инквизиторов держали под руки отца Иустина, одетого в красную хламиду с капюшоном, разрисованным черными дьяволами. Процессия остановилась перед помостом, над которым развевались хоругви. Размеренный стук барабанов сменился быстрой дробью. И Лонгин, не сходя со своего белого коня, откинул капюшон, скрывавший лицо приговоренного. Когда братья отца Иустина и те, кому он помог, увидели страшные следы пыток, среди них прокатился глухой стон. Он же одарил всех присутствующих улыбкой, ставшей еще шире, когда он встретился глазами с Лонгином. Тот придержал коня и отъехал.

Глашатай инквизиции зачитал выдвинутые обвинения. Отца Иустина обвиняли в колдовстве, а также в том, что в его тело, а точнее в печень, вселился дьявол, обвиняли в том, что он ест трупы обезглавленных детей, и даже в том, что принадлежит к некоему братству безбожников и душегубов. Лонгин приблизился к основному помосту и передал отцу Педро письменный вердикт. Тот тяжело поднялся и повернулся к отцу Иустину:

— Что ты скажешь на это, одержимый дьяволом? Трибунал инквизиции вынес приговор. Ты препятствовал экзорцистам и отказался вернуться в лоно Святой церкви. Однако, помня, что когда-то ты был добрым христианином, мы являем тебе нашу милость и подарим жизнь, если ты признаешь свою вину и поможешь нам погубить врагов Христа и его Посланника на земле. Говори, одержимый! Во имя Христа, вернись ко благу!

Обвиняемый стоял уже один, без сопровождения, цепляясь слабыми руками за край повозки. Глядя отцу Педро в глаза, он сказал звонким голосом:

— Покончим с этой комедией, Педро! Ты лучше всех знаешь, как я принял сан. Я достаточно чист и добр, чтобы не запятнать никого из вас. Дай мне покой, чтобы последние мгновения своей телесной жизни я мог посвятить молитве. Братья, слышащие меня! Иисус Христос сказал: «По плодам их узнаете их». Мой труд открыт перед вами. Возлюбленные мои, молитесь за этих людей. Умирают они, а не я. Они убийцы собственных душ. Из того, что вы слышали, правда лишь то, что я принадлежу к братству — и в этом братстве гораздо больше христианства, чем во многих церквях. И знаете, почему я присоединился к нему? Потому что наши священники ничему не учились и ни о чем не размышляли. Из-за политиканства и корыстного догматизма они забыли слова Учителя Праведности. Найдите Библию пятисотлетней давности, и вы увидите, что она сильно отличается от нынешней.

В этот момент Лонгин хлестнул коня, подъехал ближе и со всего размаха ударил приговоренного по лицу, крикнув:

— Нужно заставить замолчать этого демона, он развращает народ!

Отец Педро невольно поднялся с места, чтобы остановить его, но прокурор был слишком раздражен, чтобы это заметить.

В один миг площадь отозвалась ревом раненого зверя. Толпа горожан и студентов решительно двинулась к повозке с очевидным героическим намерением освободить отца Иустина. Отец Матео встал, а братья ложи, смешавшись с толпой, ждали лишь его знака, чтобы начать действовать.

Однако путь бунтовщикам преградили члены религиозных общин с тяжелыми дубовыми палками в руках. Столкновение было жестоким. Сторонники обреченного на смерть юноши вынуждены были отступить, но вооруженные косами, серпами и секирами крестьяне все-таки сильно помяли фанатиков.

Лонгин во главе сотни конных гвардейцев кинулся в самую гущу стычки, а в это время группки подростков добивали сбитых с ног людей, раскалывая камнями головы. Вскоре порядок был восстановлен, и отец Педро попросил осужденного продолжить свою речь, но покороче.

— Я не хотел этого! По моей вине убиты и покалечены люди… Заканчивайте скорее этот фарс, дайте всем спокойно разойтись по домам. Да смилостивится над вами Господь, а мне пусть Он даст силу…

Израненный и уставший от накала чувств отец Иустин почти упал на дно повозки. Двое стражников кинулись к нему и подняли на ноги.

Пабло Симон не мог пошевелиться — братья крепко держали его за руки, опасаясь, что он совершит что-то безрассудное.

Отец Педро подал знак, и повозка подъехала к большому костру, в центре которого стоял пятиметровый толстый столб, а с него свисали кандалы и колодки.

Конная гвардия оттеснила возбужденную толпу, та ревела, сама не понимая почему.

Поставили лестницу, отца Иустина подняли наверх и крепко приковали к столбу. У него был какой-то удивительно отсутствующий вид, он не сопротивлялся и двигался, как автомат. И только когда солдаты отошли в сторону, снова стал самим собой и, хотя был теперь еще бледнее, улыбался, обводя глазами площадь.