Хорхе Ливрага - Алхимик. По следам Джордано Бруно

Брат Одиннадцатый умолк, но Пабло Симон знал, что за воспоминание его сковало; мягкая улыбка осветила лицо наставника, а его правая рука едва заметно сделала прощальный жест.

Молодой человек посмотрел, нет ли кого-нибудь поблизости, но вокруг лишь белел мрамор да извивались темные щели мраморных плит. Лунный свет падал почти вертикально, придавая и без того необычному пейзажу воистину впечатляющий вид.

Прошло несколько бесконечно долгих, как показалось ученику, минут, и наконец философ сказал:

— Я хотел сообщить, что с завтрашнего дня ты можешь вернуться к своей работе в приходе и в лаборатории, если ты не против. Мы всё устроили: все будет выглядеть так, будто ты прибыл из отдаленной семинарии. Ты будешь поддерживать тесную связь с ложей и со мной и станешь новым лучом света во тьме, охватившей тысячи юных сердец. Хочешь?

— Я не думал об этом, но, мне кажется, хочу; я очень переживаю за этих юношей, ведь на них давят и делают из них фанатиков. Я бы не смог пребывать в объятиях мудрости, в то время как рядом мой ближний, возможно, истекает кровью… Да, брат! Я всей душой хочу вернуться к этим бедным людям и помогать им, чем смогу! Учить их, что нельзя убивать даже насекомое, не то что человека…

— Ты выбрал очень правильный путь. Одна из труднейших преград для начинающих — ложное представление, будто судьба ближних их уже не касается и что можно учиться и пробуждать духовные силы, избегая всякого общения со своими братьями. Говорю тебе, до тех пор, пока самая последняя душа на пути эволюции не достигнет Царствия Небесного, никто не обретет подлинного счастья. Чем более ускоришь шаги слабых, тем меньше придется потом ждать их… Что ж, завтра ты сядешь в экипаж, который возвращается из упомянутой мной семинарии; все пассажиры, как и прислуга, принадлежат к ложе. Все пройдет гладко.

Брат Одиннадцатый худощавой и сильной рукой дружелюбно похлопал молодого человека по плечу и указал ему на выход из подземелий.

Пабло Симон получил должные наставления, к тому же у него была мощная поддержка среди верховного духовенства, поэтому он справился и с подозрениями отца Педро, и с внезапными допросами Лонгина и вернулся к прежней работе.

Чтобы расширить свою лабораторию, ему пришлось изрядно потрудиться, но все-таки он смог это сделать, а в качестве помощников-подмастерьев с ним работали двое братьев ложи.

Раньше Пабло Симон, следуя материалистической концепции, считал, что металлы — это безжизненные, инертные элементы или чудесные божьи дары, но теперь он узнал их скрытую сторону. Основную часть времени он занимался алхимией, которая была химической наукой будущего, а не лженаукой суеверных людей, как ошибочно будут думать грядущие поколения.

Он узнал, что металлы относятся к группе душ-«эскизов» на пути эволюции и среди них есть существа, продвинувшиеся весьма далеко, а есть и отстающие. Он увидел, что вся Природа пронизана множеством нитей, подобно тому как в рождественском вертепе спускаются сверху и переплетаются веревки, на которых держатся куклы. «Трансцендентные законы» доходят до разных частей разных царств и создают симпатические связи между минералами, растениями, животными и звездами, точнее, духами-хранителями небесных тел. Таким образом, звезды — это материальные проводники совершенных существ, проделавших такой путь эволюции, что человеку понять их не легче, чем кишечной бактерии уловить сущность человека.

Он понял, что минералы тоже рождаются, растут, воспроизводятся, болеют и умирают. Он изучил жизнь металлов, и теперь они казались ему не более «безжизненными», чем животные, ведь животные проявляют жизнь, двигаясь и перемещаясь, а металлы — сопротивляясь внешнему давлению и попыткам сломать их. Он научился распознавать признаки усталости в минералах и рудах: когда металлу дается непосильная для него работа, он почти полностью перестает справляться с ней, и, чтобы восстановить первоначальные свойства, ему нужно дать отдохнуть.

Значительная часть этих знаний в искаженном и разрозненном виде сохранилась в народе, словно остатки воспоминаний о лучших временах.

Каждая новая зима говорила Пабло Симону об эфемерности всего земного, а весна — о вечном возрождении жизни в новых формах.

Во время первых занятий, когда он только стал учеником ложи, ему доверили нечто, что он хранил как величайшее сокровище знания. Это был «универсальный ключ», открывающий многие, если не все, загадки Природы.

В ту пору в городке своими магическими, чудесными исцелениями прославилась одна девушка. И каково же было удивление Пабло Симона, когда однажды ночью в «Руинах» брат Одиннадцатый представил ее как члена ложи.

— Брат, это твоя сестра Ипатия.

— Ипатия? Ты взяла имя мученицы, растерзанной по приказу Кирилла?

— Это имя мне дали старшие братья…

Голос девушки был нежным и необыкновенно мягким, как и она сама. Белая туника и иссиня-черные волосы придавали ее изящному лицу бледный оттенок долин, освещенных ночным сиянием луны. Она являла образ ангельской, а не человеческой чистоты и отражала единство с Богом, которое ощущала.

В ее приветствии было что-то простое и детское. Уходя, брат Одиннадцатый нежно посоветовал ей:

— Ипатия, береги себя! Твое тело — очень хрупкий сосуд, а ему нужно вмещать огонь…

— Конечно, брат! — ответила она и тихо добавила: — Какой он добрый!

— Да, и очень мудрый… Сестра, чем ты занимаешься? Я имею в виду, какую работу ты выполняешь в рамках священной науки? — спросил Пабло Симон.

— Ты не поверишь, брат, но на самые простые вопросы ответить сложнее всего… Я вижу то, что произошло, и то, что должно произойти, словно это корни и крона великого древа, ствол которого — настоящее… Я знаю, ты любознателен, но я испытываю не любопытство, а тревогу…

— Если нынешнюю жизнь ты видишь как результат пройденного пути и как то, что еще предстоит пройти, если ты представляешь ее как еще один след на единственной дороге; если убеждена в том, что ты вечна, что ты — нетленный обитатель эфемерной оболочки, духовное вместилище всей сути, что может тревожить тебя?

— Ах, все то, чего я не знаю, чего не делаю, бесконечное число существ, не ведающих причины своих бед, те, кому я не в силах помочь!

— Брат Одиннадцатый говорил, что познание Закона — это инструмент, которым можно перепилить металлическую решетку страдания…

— Тревожит меня не совсем то, что понимают под страданием. Говорю тебе, сама по себе боль меня не тяготит; меня беспокоит полное неведение ее причин. Люди, пребывая в невежестве, оплачивают одни долги, но тут же создают новые. Я жажду нести людям освобождение; «нечто» взывает ко мне, и я жажду наполниться им… Один или два раза мне удавалось с ним соприкоснуться, но потом я снова падала.