Георгий Степанов - Закат в крови [Роман]

Ивлев поехал к станичному правлению.

Почти в каждом дворе у стогов сена стояли оседланные кони, ходили казаки и офицеры с оружием. В двухэтажном доме владельца кожзавода Петлюка окна были распахнуты на улицу. Несколько офицеров сидели в зале вокруг длинного обеденного стола. Во всем этом не было ничего необычного, и картина обыкновеннейшей дневки войск несколько успокоила Ивлева.

Не доезжая до красного кирпичного здания станичного народного дома, Ивлев спросил встречного казачьего урядника, где генерал Покровский.

— В доме Половинкина, ваше благородие, — ответил урядник. — Прямо поезжайте. Дом на углу, в одном квартале от правления.

Ивлеву не хотелось встречаться с Покровским, поэтому он завернул на обширный двор станичного правления, рассчитывая встретить там знакомых офицеров.

В глубине двора толпилось довольно много станичников. Еще издали Ивлев разглядел, как два молодых парня в черных шапках с красным верхом поочередно хлестали плетями человека со спущенными ниже колен штанами, положенного лицом вниз на узкую скамью.

— Пятнадцать! Шестнадцать! Семнадцать! — отсчитывал удары рыженький казак в алых погонах с белыми лычками.

— Кого и за что порют? — взволновался Ивлев и подъехал к казаку в черной черкеске, наблюдавшему за экзекуцией несколько поодаль от толпы.

— Гамселам-иногородним всыпаем по полсотни горячих, — буднично ответил казак. — Це за то, шо воны требовали делить при большевиках землю. — И, вероятно заметив, как побледнело лицо Ивлева, с усмешкой добавил: — Ци гамселы, ваше благородие, легко отделались. Другие шестеро вже на перекладине качаются.

— По чьему распоряжению? — спросил Ивлев, поняв, почему все население Медведовской попряталось по домам.

Казак вытянулся в струнку и бойко отчеканил:

— По приказу его превосходительства генерал-майора Покровского.

Рука Ивлева растерянно перебирала поводья уздечки. Что же это?.. Выходит, Добровольческая армия — карательная, а не освободительная армия… Она стремится мстить за все, нагоняет жуть даже на людей, подобных Гордею Степановичу, не причастных к большевизму. К чему же это приведет?.. Гражданская война в самом разгаре, и на той стороне — огромные силы. Добровольческая армия, по сути дела, не овладела ни одним сколько-нибудь значительным городом. Еще не окрепшая, не оперившаяся — и вдруг учиняет экзекуции!

Он понимал, что остановить экзекуцию он не в силах, и, тронув Ваню шпорами, вынесся со двора станичного правления.

На улице на высокой виселице вытянулось шесть человеческих тел с неимоверно длинными шеями, туго затянутыми веревочными петлями. Впервые в жизни Ивлев видел повешенных и похолодел.

А рядом, в зеленом дворе дома Половинкина, весело гремел духовой оркестр. Ивлев натянул поводья. Пить, пировать подле казненных — это ли не бесчеловечно?! Неужели Покровский не понимает, что слух о казнях, производимых под музыку, быстро докатится до красноармейских масс?

Оркестр разместился на скамьях, расставленных вокруг просторной веранды. Тут же за длинным столом пировали казачьи офицеры во главе с Покровским. Судя по шуму, гаму, громким выкрикам, хохоту, все успели изрядно выпить. Стоило Ивлеву войти во двор, как из-за стола выскочил и подбежал к нему рослый сотник, видать адъютант Покровского.

— Вы, поручик, к кому?

— К генералу. Доложите, что у меня неотложное дело.

— Потом, потом поговорите, сейчас он не станет слушать вас.

— Генерал хорошо знает меня как адъютанта Корнилова. Я — поручик Ивлев.

— Ну, тогда пойдемте, поручик, отобедаете с нами.

Через минуту Ивлев, привязав коня, поднялся на веранду. Покровский увидел его и махнул рукой:

— Прошу сюда!

Ивлев подошел, отдал честь:

— Здравия желаю, ваше превосходительство!

— Видишь, Ивлев, как я праздную победный поход на Кубань? — сказал Покровский, жестом пригласив поручика занять место за столом.

— Да, ваше превосходительство.

На коричневом лице пьяного Покровского проступили крупные капли пота, но серые глаза сохраняли холодный блеск.

— Напротив дома, в котором вы обедаете, вешают людей, а во дворе станичного правления идет жестокая экзекуция… — вполголоса начал было Ивлев, отодвинув подальше от себя граненый стакан, доверху наполненный самогоном.

— А пусть знают наших! — перебил Покровский и небрежно махнул широким рукавом черкески.

— Но этим самым вы превращаете наше движение в карательный поход, чреватый пагубными последствиями. Прикажите немедленно прекратить вакханалию жестокости и убрать виселицу.

— Это кто же дает мне такое указание? — Покровский сузил серо-стальные глаза и зашевелил короткими рыжеватыми усами.

— Я это прошу сделать именем наших вождей — генералов Корнилова и Маркова, — ответил Ивлев. — Наше движение должно исключить карательный террор. Вот даже большевики в Дядьковской не позволили тронуть ни одного раненого.

— Так, значит, поручик Ивлев приказывает генералу Покровскому, начальнику дивизии, превратиться во всепрощающего ангела? — Покровский откинулся на спинку стула. — Никак не предполагал, что в Добровольческой армии найдутся духоборы и что они, будучи носителями всего-навсего трех микроскопических звездочек на погонах, наберутся дерзости наставлять на путь истины генералов. Или вы, поручик, с луны свалились?

Ивлев поднялся со стула.

— Я знаю разницу в нашем положении, — твердо сказал он. — Но меня, как первопоходника, как адъютанта покойного главнокомандующего, вы не лишите права выражать самый решительный протест против беззакония, которое учиняете в станице Медведовской.

— Вы, поручик, очевидно, задались целью добиться, чтобы я приказал арестовать и отдать вас под военно-полевой суд? — угрожающе выдавил Покровский.

— Арестуйте, отдайте под суд, а я все равно буду говорить, что вы не имеете права, будучи в рядах Добровольческой армии, выступать в роли палача, ведь вы вешаете не большевиков, а белое дело. К тому же, должен доложить, я у генерала Деникина сейчас на должности офицера по особым поручениям. Надеюсь, вы будете говорить со мной официально, как с ответственным чином штаба армии.

— Тогда где же вы были, ответственный чин, когда командир 3-й дивизии полковник Дроздовский в селе Лежанке расстрелял сотню красноармейцев, взятых в плен? Или в кровавой вакханалии Дроздовского видели нечто совсем иное? Ну-ка, Куценко, подойди сюда, — позвал Покровский одного офицера и, когда тот вихляющей походкой подошел, потребовал: — Вспомни, какую и над кем учинил расправу в Лежанке Дроздовский. А то поручик Ивлев не в курсе дела…

— О-о, там, — пьяно-восторженно пропел Куценко, — полковник Дроздовский за гибель своего любимца Жебрака показал классно, как надо шлепать красноармейцев, чтобы они знали цену офицерской крови. Все заборы в селе Лежанке подпер их трупами!