Сергей Житомирский - Эпикур

Тут поднялся один из гостей, могучий, огромного роста, с киликом в руках и объявил, что предлагает хлебнуть вина во славу тех, кого люди называют великими. Гости оживились, говоривший поднял килик и провозгласил:

— Во славу Селевка...

В зале послышались возмущённые крики, но гигант, выдержав паузу, закончил:

— Повелителя слонов!

Шутка вызвала дружный смех, и шутник, пригубив килик, продолжал:

— Лисимаха... — сторожа денег!

— Птолемея... — смотрителя кораблей!

— Агафокла... — коменданта Сцилии! — Новая пауза, и дальше совершенно другим, срывающимся от восторга голосом: — И ещё во славу Деметрия и Антигона, великих царей и полководцев!

Деметрий одобрительно смеялся, гости начали вставать, выкрикивать приветствия, картинно поднимать чаши. Когда славословия иссякли, Деметрий поднялся и ушёл в шатёр. Почти тотчас же к Эпикуру подошёл распорядитель и попросил его следовать за собой в палатку царя.

«Палатка» Деметрия была обставлена с царской пышностью. Толстые узорные ковры устилали пол, драгоценные лари, кресла, столики сверкали золотом и ценными камнями, широкие ложа были покрыты шкурами львов и леопардов. В шатре, кроме Деметрия, сидели две женщины, которые в Афинах были известны всем, — любимица Деметрия Ламия и юная пирейская флейтистка Демо по кличке Бешеная.

— Я позвал тебя вот зачем, — сказал Деметрий после обмена приветствиями. — Тут Ламия загадала такую загадку, что никто не смог справиться. Решили позвать кого-нибудь из самых умудрённых философов, и она предложила тебя. Рискнёшь помериться силами с моей Ламией?

— Конечно, — кивнул Эпикур, — долг настоящего философа — беседовать со всеми, кто пожелает.

Приключение становилось интересным. Эпикура усадили в кресло рядом с ложем Деметрия. Ламия, лукаво улыбаясь, опустилась на ковёр напротив.

— Давно-давно, — начала она, — в Египте при царе Бокхариде жила гетера Тонида. Однажды в неё влюбился один купец, но она столько запросила с него за свидание, что он отступился. Через небольшое время купец увидел Тониду во сне, чем был очень доволен. Услышав об этом, гетера подала на купца в суд, требуя с него денег, поскольку свидание, хотя и во сне, всё же состоялось.

Дело дошло до Бокхарида, и вот как царь их рассудил: он приказал купцу принести деньги, а когда тот, проклиная правителя за несправедливость, принёс, велел подержать кошелёк так, чтоб его тень упала на Тониду. Потом, вернув деньги купцу, царь объяснил, что за сон, который есть лишь тень жизни, вполне достаточно заплатить тенью денег. Так вот, справедливо ли он рассудил?

— Вполне, — согласился Эпикур, — думаю, даже наша гелиэя согласилась бы с таким приговором.

— А вот и нет! — с торжеством воскликнула Ламия, — Какая уж тут справедливость! Ведь купца сон удовлетворил, а Тониду тень денег — нисколько.

Все, включая Эпикура, рассмеялись.

— Что, Эпикур, выходит, Ламия мудрее тебя? — спросил Деметрий.

— Отдаю должное шутке, — ответил философ, — но, мне кажется, в ней скрыт и некий зловещий смысл. Подумайте, что будет с обществом, если сны и предчувствия станут предметом судебных разбирательств и приговоров?

— Тебе бы только поспорить! — отмахнулась Ламия.

— Мне давно хотелось посмотреть на тебя, — обратился к Эпикуру Деметрий. — Я думал, ты сам, как другие, придёшь познакомиться. А ты, видно, из-за своей философии забыл обо всём на свете? Хорошо ещё, что Ламия вспомнила о тебе. Но я представлял тебя другим. Говорили, ты заменил в Афинах Диогена, а ты поселился не в бочке, а в «Саду» и одеваешься, я вижу, довольно прилично. Наверно, ты заместил кого-нибудь из киренаиков и только притворяешься скромником? Что, угостимся? — кивнул он Ламии.

Ламия поднялась, села на ложе рядом с Демо и дважды хлопнула в ладоши. Откинулась занавеска, две красавицы служанки внесли столики с угощениями и поставили их перед Деметрием и Эпикуром.

— Попробуйте угря, — предложила Ламия, — я сама его готовила.

Деметрий взял с золотого подноса кусочек рыбы, окунул в темно-красный соус и отправил в рот. Остальные последовали его примеру, причём женщины угостились из тарелки гостя. Эпикур похвалил кулинарное искусство хозяйки.

— Ну, а ты, Демо, что скажешь о Ламии? — спросил Деметрий.

— По мне, она самая обаятельная из всех афинских... старух.

— Но посмотри, как она меня кормит, — настаивал Деметрий.

— Приголубь мою мамочку, и она угостит тебя ещё лучше, — не сдавалась Демо.

Ламия хохотала. Снаружи слышалась быстрая музыка и стучали ступни танцоров.

— Выходит, Эпикур, ты обманываешь людей, когда учишь скромности и воздержанию? — спросил Деметрий.

— Я не признаю обмана и говорю только правду, — ответил Эпикур. — Просто меня часто путают с гедонистами. Я, как и они, считаю высшим благом удовольствие. Но я умею находить наслаждение в обычной жизни, а они видят в ней только муки. Счастья гораздо вернее можно достичь, избегая неприятностей, чем гонясь за наслаждениями, которые, кстати, далеко не всегда безобидны.

— И какие же это удовольствия даёт скромная жизнь? — потянувшись, спросил Деметрий.

— Дышать, утолять голод и жажду, ходить по полям и холмам, отдыхать от усталости. Слушать музыку, любоваться прекрасными творениями и, конечно, общаться с друзьями.

— А любовь? — хитро подмигнув, спросила Ламия.

— Признаться, я опасаюсь её. Бывает, она ведёт к тяжёлым потерям.

— Слушайте, я догадалась, почему Эпикур так говорит! — объявила Ламия. — Во время войны с Антипатром он знаете кого подхватил? Не поверите — Филоктимону, бывшую козу Стратокла! Она кормила беднягу месяц и сбежала от него сперва в Пирей, потом в Сицилию. А нашего философа, говорят, называла Милоглазым.

— Вот это ты врёшь, — перебила Демо. — Так ты сама называла Деметрия Фалерского!

Эпикура бросило в жар. Перед ним на миг открылся краешек мира этих несчастных завистниц, которых Диоген называл «царицами царей».

— Что, правда? — обернулся к Эпикуру Деметрий.

— И да и нет, — хмуро ответил философ, — Много ли знают эти жрицы Афродиты Пандемос о тайнах Афродиты Урании? Я не буду говорить о них.

— Но ты же сам утверждал, что всегда говоришь правду.

— Если говорю, то правду, но я не всегда её говорю. Каждый имеет право на тайны.

— Признайся, — попросил оживившийся Деметрий, — что у тебя на настоящие наслаждения просто нет денег. Твои наслаждения доступны каждому, но они лишены силы и размаха. Как тебе, нищему, судить о них? Разве ты испытал наслаждение властью, или наслаждение буйством сражения, или победу в любовной битве, когда любовница или любовник сдаются перед твоей красотой или щедростью? Мне всё это доступно. Я неплохо одарён природой, — Деметрий расправил плечи, — умён, образован, прославлен как полководец и изобретатель. Так вот скажи, говорящий правду, считаешь ли ты меня счастливым?