Александр Филимонов - Битва на Калке. Пока летит стрела

Иван поглядел в ту сторону, куда показывал Плоскиня. Там стояли сразу несколько богато одетых купцов, но отчего-то сразу было понятно, на кого земляк бывший указывает: один купец среди всех выделялся странными одеждами. Длинное, до земли, атласное корзно, с поясом узорчатым, из-под корзна выглядывали загнутые вверх носки сапог, на голове — шапка не шапка, а целый свёрток ткани, уложенный вокруг острого навершья. Лицом тот купец был желтоват, а борода его чернела смольём.

— Хазарейцам, земляк, продали меня, — сказал Плоскиня. — Ты думал, я у немцев? В Риге меня им и продали. От них, Иванка, не убежишь — крепко за своё добро держатся. Тут, от Медвежьей Головы недалече, попробовали нас чухонцы маленько пограбить, так хозяин-то мой как схватил саблю! Да как пошёл махать? Двоих, не то больше, начисто срубил! Остальные и разбежались, и дубины свои побросали. Вот так, Иван. А ты, стало быть, тут живёшь?

Вкратце Иван рассказал про то, где живёт и чем тут занимается. Умолчал при этом про «фрау», потому что она была совершенно ни при чём. Надежда на освобождение, так ярко вспыхнувшая в нём при виде Плоскини, понемногу угасала, подобно головне, испуская ядовитый дым горечи и разочарования.

— Мы тут с недельку проторгуем, — сказал на прощание Плоскиня. Ему пора было включаться в работу: тот чудно одетый купец уже крикнул ему что-то издалека. — В следующий раз отпустят — приходи, поищи меня в рядах, я там буду. Свидимся — поговорим. А теперь прощай!

И он, взвалив мешок на спину, потрусил к хозяину. А Иван ещё долго стоял и смотрел ему вслед.

Прошла неделя, едва ли не самая долгая, которую приходилось переживать Ивану, хотя в его жизни всё шло, как и раньше, без изменений. В тот раз, расставшись с Плоскиней, он решил, что должен сделать что-нибудь для немцев напоказ, подтверждающее его намерения тут укорениться. В первой же лавке он купил для «фрау» на всё своё жалованье тканей и разного бабьего дрязгу, вроде дешёвых деревянных бус, и понёс всё это в слободу, стараясь больше попадаться на глаза: вот, мол, несу жене подарки. А почему? Да потому что жизнью вполне доволен, и хозяевами доволен, и никакой лучшей доли для себя, мол, не желаю, как жить под немцами, служа им и Ордену. Его провожали одобрительными, а кое-кто и завистливыми взглядами.

А уж как обрадовалась «фрау» — и передать словами нельзя. Её громкое мычание, наверное, слышала в тот вечер вся слобода, и ночью тоже, разумеется.

Впрочем, в эту ночь и Иван исполнял супружескую обязанность с непривычным для себя рвением. Видно, переволновавшись за день, хотел излить из себя всё беспокойство, что переполняло его. Раз за разом просыпаясь, он будто спохватывался, что бездеятельно лежит и зря теряет время, и тогда хваткими, опытными движениями нашаривал мягкое, покорно лежавшее рядом тело своей «фрау», поспешно мял её большие толстые груди и сразу же чувствовал животом ответный её жар, когда она с лёгкостью подставлялась под очередную долгую пытку, раздвинув короткие ноги, снова колыхаться под Иваном и мычать, вскрикивать, пока всё это не закончится обоюдной сладкой судорогой.

И каждое утро в кузне всё повторялось: «Ну, Ифан? Пук-пук?» — «О, зеер гут, зеерзеергут!» Одним словом, всё шло хорошо, и Иван был почти уверен в том, что его снова отпустят в город. Что он, не бюргер, что ли? Не убежит же он от своей «фрау», с которой ему так славно живётся! От добра добра не ищут — уж немцам-то это должно быть известно.

Надежды его оправдались. Накануне хер Адольф выдал Ивану знакомую медяшку и опять, будто в первый раз, пригрозил всеми возможными карами, буде Иван решится на побег. И опять пришлось долго выслушивать его длинную непонятную речь, кивая и приговаривая: «явольхер» да «явольхер».

Выйдя из слободы, он знакомым уже путём поспешил на Торг. Медная бляха наготове, как и низкий поклон, чтобы не задерживаться по пути. Как по заказу, не попался ни один проверщик.

Торговую площадь сегодня можно было отыскать, и не зная точной дороги туда — по шуму. Как-то необычно шумно было там: как бывает, когда изловят вора или произойдёт драка. Но здесь, похоже, никогда не дрались. Да и воров, кажется, не случалось.

Иван не придал шуму, шедшему с Торговой площади, никакого значения. Лишь когда уже был совсем близко, заметил, что там как-то необычно оживлённо, словно в муравейнике, если ткнуть в него палкой. Это не был тот вялый, полусонный Торг, который Иван видел раньше. Он теперь выглядел отчего-то опасным, и Ивану даже расхотелось туда идти. И не пошёл бы, если бы не нужда ещё хоть разок повидать Плоскиню, бывшего соседа и, если вдуматься, виновника его неволи. Но Иван не вдумывался. Подобравшись, он боком пошёл между рядами, сердясь на себя, что в прошлый раз не догадался спросить, где Плоскиня торговать станет, — поди сейчас найди его в такой толчее!

Стало понятно, что все, кто вышел сегодня торговать, спешно собирают свои товары и покидают Торг. Площадь пустела прямо на глазах, освобождаясь от людей и товаров, начинала чернеть рядами голых пустых лавок, словно остов большого, недавно ещё живого и шумного зверя, потерявшего неожиданно свою мягкую плоть. И смотреть на это было жутковато.

Неожиданно Ивана цепко ухватили сзади за рукав. Он, не успевая ещё оглянуться, потащил наверх запястье с медной бляхой. Но это и был как раз Плоскиня, а не торговый надсмотрщик. Широкая рожа бывшего земляка была неестественно бледной и ноздри короткого носа, раздуваясь, ходили ходуном.

— Что делается, видал? — спросил Плоскиня, забыв поздороваться.

— Видал, — ответил Иван. — А что такое?

— Эх, ты! Война, брат! Русь пришла! — заорал Плоскиня прямо в лицо Ивану. — Тебя-то как выпустили? Или у вас там ещё не знают?

— Какая война? — оторопел Иван. — Какая Русь? Что делается-то, говори!

— Экий ты! — изумился Плоскиня. — Говорят же тебе: русское войско! Князь Псковский, Владимир, осадой встаёт! От ворот прибежали — войска, кричат, видимо-невидимо! Понял? Владимир Мстиславич, князь Псковский, он ведь и в Новгороде сидел!

— Вот оно, — прошептал Иван. Дикая радость охватила его — так, что горячо стало всему телу. — Наши идут! Русские! Настал час, сама Русь пришла!

Иван готов был поверить, что это именно за ним пришло русское войско, — освободить, вернуть волю. Ах, не здесь бы, не на Торге ему сейчас быть! Сражаться бы бок о бок с ратниками князя Владимира, которых он так в этот миг любил, — и всех вместе, и каждого по отдельности! Уж не тот ли это князь, про которого ему здесь говорили, что, мол, тесть барону Дитриху, орденскому воеводе, пауку проклятому?

— Что делать, а, Плоскинюшка? — радостно спросил Иван. — Может, прямо к нашим и побежим?