Александр Филимонов - Битва на Калке. Пока летит стрела

— К нашим, — сощурился Плоскиня. — Мне, брат, к вашим нельзя, говорил же тебе. Мне бы с моими управиться. Смотри-ка, переполох какой! Вон, гляди — немцы оборону готовят!

Мимо Торга в сторону городских ворот на конях проехал большой рыцарский отряд — Ивану показалось, что впереди скачет тот самый важный рыцарь, который поразил когда-то воображение своей пышностью и надменным лицом повелителя. Это был, конечно, сам барон Дитрих и мчался он наверняка, чтобы показаться своему тестю и уговорить его снять осаду. Неужели и вправду уговорит? Ух, как возненавидел Иван этого немца!

Город между тем всё больше оживал. Закипели повсюду военные приготовления. Жители, вооружённые кто чем, бежали к городским стенам, взбирались на них — там, на стенах, была беготня, суета. Готовились отражать штурм. Иван растерянно глядел на всё это, не понимая, что нужно делать. Он вдруг заметил, что Плоскиня, кажется, не слишком обрадован приходом наших — стоит себе, насупившись, скребёт в затылке и что-то вроде бы про себя соображает.

— Ну и стой тут, а я пошёл! — сердито крикнул Иван.

Плоскиня посмотрел на него невидящим взглядом и ничего не ответил. Тогда Иван повернулся и зашагал прочь, не вполне понимая, куда и зачем, лишь бы подальше от Плоскини.

Но не успел сделать и нескольких шагов, как услышал строгий окрик:

— Ифан! Ифан! Хальт!

Приближался подмастерье Ян, взбудораженный и бледный. То ли случайно оказался здесь, то ли нарочно отправился за рабом, чтобы вернуть его на место. Вот хрена я назад пойду, подумал Иван. Силой возьми, попробуй. Ишь, как испугался-то!

— Ифан, домой! Вег, вег, шнеллер! — звал Ян, подходя ещё ближе и готовясь схватить непослушного раба за шиворот. И тут, словно очнувшись, встрепенулся Плоскиня.

— Эй, ты! Ком сюда, пожалуйста! — позвал он Яна, показывая ему что-то, якобы лежащее за прилавком на земле. — Ком, ком, хер! Иди, покажу чего!

Зазывал Яна, как заправский купец. И Ян, будто заговорённый, вдруг оставил Ивана в покое и направился к Плоскине — посмотреть, что ему будут показывать. Зашёл за прилавок.

И тут Плоскиня сделал всем телом какое-то подныривающее движение, и Ян будто провалился под землю, взмахнув руками. Вот был — и не стало его. Теперь Плоскиня позвал Ивана.

— Иди сюда. Это хозяин твой? Погляди-ка.

Иван, уже зная, что увидит, прошёл туда. Ян сидел на земле, прислонившись спиной к стойке и зажимая руками живот. Он обиженно глянул на подошедшего Ивана и попробовал что-то сказать, наверное, строгое, но ничего не сказал, а только выдул ртом красный пузырь, который сразу лопнул.

— Тихо, тихо, — приговаривал Плоскиня, оглаживая сидящего Яна по плечу. И вдруг, приподнявшись на корточках и быстро посмотрев по сторонам, ещё два или три раза резко ткнул в свою жертву ножиком.

— Ну вот, немец, такие дела, значит, — сказал он на ухо Яну, доверчиво склонившему голову ему на плечо. — А ты говоришь: варум, варум. Понимать надо, какой-такой варум!

Повернулся к Ивану:

— Слышь, земляк! Иди-ка, ножик возьми, отвори ему горло, что ль! Он, чай, тебя помытарил, а?

— Нет, не хочу, — сказал Иван.

Он не от жалости отказался кромсать полумёртвого Яна — немца ему было ничуть не жаль. И поступку Плоскининому Иван не очень удивился, вроде так и надо. Но добивать раненого, уже и так почти мёртвого, мстя за свои унижения? Э, нет, вот если обидчик живой — тогда другое дело. Почему-то вспомнилось, что Ян всю жизнь мечтал накопить денег, чтобы вступить в Орден, хотя бы оруженосцем к какому-нибудь знатному рыцарю. Вот тебе и накопил.

Всю осовелость с Плоскини будто сдуло. Теперь он был оживлён и, кажется, вполне доволен жизнью. Обшарил у мёртвого тела карманы. Хмыкнул, подбросил на ладони что-то серебряное.

— Не шибко богатый хозяин у тебя, Иванка. Ну ладно, и на том спасибо. Считай — заплатил я тебе, а за что — сам знаешь. Ну, пойду.

— Куда же ты? — спросил Иван.

В действиях бывшего земляка он хотел распознать какой-то смысл и, может, понять, как ему самому действовать нужно. Особенно теперь, когда русское войско располагалось под стенами Оденпе, так уже близко, что слышался его дружный рёв — такой почему-то родной, что умильными слезами плакать хотелось, несмотря на страх.

— Пойду бека своего искать, — ответил Плоскиня, шаря взглядом вокруг. — Выбираться отсюдова. Ну их к лешему, русских этих. Бек говорил — в тёплые края теперь пойдём, ну и ладно. Ага, вот и он бежит, сердечный.

Действительно, проталкиваясь через всеобщую суету и беготню, к ним быстро шёл хозяин Плоскини в длинных расписных одеждах. Увидев Плоскиню, он принялся махать руками и вскрикивать как ворон, так же громко и непонятно. Плоскиня, впрочем, его понимал, потому что, сунувшись к хозяину, что-то начал ему втолковывать, показывая на мёртвого Яна. Купец, вместо того, чтобы ругаться, слушал раба очень внимательно, едва ли не с восхищением. Потом коротко захохотал, хлопнул Плоскиню по плечу, и они вдвоём, не оглянувшись на Ивана, будто его тут и не было, побежали куда-то, наверное, спасать свои товары, чтобы было с чем ехать в тёплые края.

Оставшись один, Иван растерялся. Что делать? Возвращаться в слободу? Нет, уж этого точно было нельзя, да он и сам туда ни за что бы не вернулся. Там сейчас схватят и загонят в крепость, а в крепости просто так не отсидишься: мигом заставят отбивать приступ. Камни швырять в своих. Раз Ордену присягал.

Здесь же торчать тоже было небезопасно — того и гляди, схватят и вчислят в городское ополчение. Не объяснишь ведь местным жителям, что не желаешь сражаться с русскими потому, что сам русский.

Тем временем рыцарский отряд во главе с Дитрихом, потолкавшись перед воротами, отправился назад, в крепость. Опять мимо Торга, расклинивая суматошную толпу, как быстрый чёлн воду, — только брызги летели в стороны.

Что-то хитрое замыслили немцы, не иначе. А то что ж ещё? По всем правилам им бы сейчас лезть на стены, воевать с осаждающими, а то открыть ворота и принять сражение. Барон же Дитрих своих увёл от главных ворот, предоставив защиту города плохо вооружённому мирному населению. Непонятно вели себя рыцари Ордена, неправильно.

А наши-то? Наши — там, за стенами, догадываются ли о немецкой хитрости?

Подумав об этом, Иван решил, что надо действовать. Но как? Первым делом — сменить обличье, чтобы не сразу бросалось в глаза, что он Орденский раб. Да как его, обличье, сменишь — в исподнем, что ли, расхаживать? И тут взгляд Ивана упал на труп.

Эх, повезло, что ножик у Плоскини оказался узкий — крови почти что и не вытекло, вся внутри осталась. Пригнувшись под прилавок, Иван начал Яна раздевать. Вот уж где немецкая одёжа! И ещё то хорошо, что ростом Иван с подмастерьем Яном были одинаковы. И сапоги подошли — будто нарочно на Ивана были пошиты. Ободрав труп, Иван закатил его поглубже под лавку, прикрыл гнилой соломой и своим тряпьём. Со стороны и не видать.