Александр Филимонов - Битва на Калке. Пока летит стрела

Нехорошие сны — это было, пожалуй, самое неприятное в царской жизни. Во сне ты один-одинёшенек, никто тебе не поможет в случае чего, совета не даст. Хорошо, что хоть просыпаешься, тогда только позови: вмиг прибегут, растолкуют, утешат, развеселят. Сон твой, государь, — это к долгой и спокойной жизни. Вся лесная живность спасается, а ты один стоишь неколебимо. Многих переживёшь, государь-батюшка, будешь как дуб в чистом поле, и никакая напасть тебя не возьмёт.

Ну а тут и в трапезную придёт пора следовать. И снова сидишь, наслаждаясь плодами земными, раздумывая, что бы такое покушать в следующий раз, чего ещё не пробовал. Даёшь распоряжения. После надо заниматься делами. Когда занимаешься, а когда нет. Позовёшь к себе в отдельную светлицу монаха с книгой, велишь ему читать — он и читает, старается, из святых житий, сидишь, прикрыв глаза, и слушаешь, слушаешь.

Но, конечно, не только из еды и сна царская жизнь состоит. Иногда заиграет в теле дремлющая сила, велишь готовить звериную ловлю, седлать коня. И — с доезжачими [12] Доезжачий — старший псарь, обучающий собак и распоряжающийся ими на охоте. , с выжлятниками [13] Выжлятник — в псовой охоте: охотник, ведающий гончими. , с верным мечником Никитой — в лес, в поле! Зайцы из-под копыт так и порскают, собачьи своры заливаются на разные голоса, загонщики выгоняют на тебя стадо буйволов, выбираешь себе одного поважнее, копьё в руку само ложится — и начинается битва! Земля гудит, взлетают выше головы куски дёрна, резко пахнет зверем, потом, кровью, ну прямо как в старые добрые времена! После доброй охоты возвращаться домой не тянет, так и велишь заночевать в лесу, у костра, запировать под звёздами, это, конечно, не по-царски, да зато весело и душу греет.

А то пригласишь к себе погостить из Владимира Волынского молодого зятя Даниила Романовича с дочерью и малолетними внучатами — и снова взбудораживается спокойное сонное царство. Ну, дочь — с матерью да с сёстрами, у них свои дела и разговоры, а Мстислав Мстиславич — с зятюшкой. Странное дело: пока Даниил гостит в Галиче, куда-то пропадает боярин Судислав, преданный помощник и советник. И прочие сладкоголосые во дворце не показываются, глядь — и разъехались по домам, кто больным сказался, у кого жена рожает, а и чёрт с ними. Один Даниил Мстиславу Мстиславичу заменял всех приближённых. Смотрел на него князь да нарадоваться не мог: и молод, и красив, и умён, и статью пошёл в отца своего, и рассудителен, и в то же время юн душою, прям и бесхитростен в беседе, в глаза смотрит не заискивая, а с любовью, словно и впрямь родной сынок.

Вот только разговоры с Даниилом часто оставляли в душе Мстислава Мстиславича некий осадок. Нет, на прямодушного зятя он обижаться не мог, а досаду чувствовал будто на себя самого. Иногда просто как иглой кололо: «Да что же это я? Ведь я его, Даниила, место занимаю, ведь трон Галицкий ему напрямую должен от отца перейти? Что я вообще тут забыл — уж не корону ли эту детскую, Кальманову? Уж не эти ли чревоугодные трапезы и сон на мягких перинах меня тут держат? » В такие мгновения он всматривался в лицо Даниила, как бы желая прочесть на нём укор, тень укора, слабый отсвет укоризны. Но всегда устыживался: «Нет, у Даниила и в мыслях быть такого не может, чтобы укорять меня. И даже то, что я, князь Мстислав Удалой, гроза благодатная над Русью, освободитель угнетённых и заступник обиженным, обабился здесь, превращаюсь понемногу в толстого борова, которому лишь его корыто и любо, — даже это Даниил не ставит мне в укор и не держит сердца на меня».

С приездом Даниила будто менялся воздух в самом дворце, как бывает, когда повеет грозовым ветром и тревожно запахнет вокруг. Вести из своего удела привозил Даниил Романович неутешительные. Пока в Галиче царила тишь да гладь, герцог краковский и король венгерский, до сей поры не успокоенные, действовали. Отряды ляхов заходили в землю Даниила как в свою собственную. Пусть пока не очень безобразничали, но чувствовалось: делают это напоказ, нарочно, чтобы показать, что имеют на эти земли полное право и вскоре этим правом воспользуются.

А тут ещё король венгерский. В это благодатное время, когда и не ждёшь ниоткуда никакого беспокойства, прибывает вдруг в Галич боярин Ярош, посол короля Андрея. И не просто так, а с грозным требованием от своего владыки: немедленно вернуть домой пленного королевича Кальмана и с ним всех венгерских бояр и ратных людей! В противном случае, сообщил боярин Ярош, войско короля Андрея готово незамедлительно войти в Галицкую землю и тогда многие о том пожалеют.

Ну, Кальман — ещё туда-сюда. Испугавшись королевских угроз, можно было бы и привезти его из Торческа, где он, наверное, понемногу привыкал к простой мужицкой пище — хлебу и ячменной каше. Но где найти остальных, того же Фильния? Этими баронами венгерскими давно уж торгуют на рынках полуденных стран, персидские купцы купили их у половцев и теперь перепродают подороже. Послу Ярошу было отвечено, что царь Галицкий ждёт не дождётся короля в гости, и если тот захочет прийти с войском, то пусть приходит с войском, пока рука царя Галицкого не забыла опыта общения с венгерскими ратниками. С тем Ярош и удалился из дворца, но из Галича уехал не сразу, с неделю жил ещё в доме старого своего знакомого — боярина Судислава.

Кстати, в тот раз Мстислав Мстиславич в последний раз назвал себя царём Галицким. То ли эта игрушка уже стала ему надоедать, то ли устал от царского величия. А скорее всего, сам вдруг посмотрел на себя со стороны и смешно сделалось — ну какой ты царь? И его как-то быстро перестали величать царём-то. Венец Кальмана отныне так и лежал без употребления, никогда больше не надеваемый. А Мстислав Мстиславич как был всегда князем, так им и остался.

И вообще, после рассказов Даниила Романовича и этой заочной стычки с венгерским королём у Мстислава в душе что-то переменилось. И мысли о том, что ему так и придётся коротать свой век в богатом Галиче, обмениваясь угрозами с Андреем и Лешком краковским, сделались даже смешными. Вдруг ощутилось, что жизнь-то не закончена!

Да и вести приходили, прямо сказать, неутешительные. От самых невероятных: на востоке-де возник, словно из ниоткуда, злобный и многочисленный народ, который пожирает всех своих соседей и понемногу надвигается на Русь, — до вполне правдивых: князь Юрий Всеволодович, севший на Владимирский трон после смерти своего брата Константина, обиду, нанесённую ему Мстиславом Мстиславичем, не забыл, набирал силу. Также и младший Всеволодович, беспокойный Ярослав. Оба они стали, пожалуй, снова опасными. Пока, правда, прямо Мстиславу Мстиславичу не угрожали, но, если бы возникла необходимость призвать их к порядку, одного слова Мстиславова, не подкреплённого силой оружия, было бы уже недостаточно.