Александр Филимонов - Битва на Калке. Пока летит стрела

Мстислав Мстиславич много произносил речей. Не так-то уж он любил это дело, но тут вдруг придумал для себя один образ, показавшийся ему убедительным. Когда от стрелы, пущенной в тебя врагом, легче защититься? — спрашивал он. И сам же отвечал: когда она ещё только пущена. Хочешь — отскочи в сторону, хочешь — щитом закройся. В сторону, братья, нам не отскочить — некуда нам отскакивать. А щит выставить мы очень даже можем и обязаны. Так что войско нам посылать необходимо, чтобы надёжно закрыться, пока стрела летит.

Этот образ понравился некоторым из князей. Но ещё оставались и такие, что сомневались: а летит ли она вообще, стрела эта? Споры продолжались с привлечением всё новых сторон.

Хан Котян, прибывший вместе с Мстиславом Мстиславичем, просто охрип за эти несколько дней, пока в княжеском дворце шла большая ругань. Доказывал, что монголы — не выдумка, бил себя в грудь, клялся всеми своими степными идолами, но веры ему особой не было. Раздавал хан подарки направо и налево, правда, перед этим справившись, кому сколько положено давать согласно его положению и весу его голоса в Совете. В конце концов Котян объявил, что меняет веру диких отцов на православную, потребовал крещения и был окрещён самим митрополитом Киевским. С этого дня он не переставал креститься на каждый образ или луковицу соборную, призывал в свидетели всех святых, и, в общем, теперь ему не верить вроде бы оснований стало меньше. Такой поступок Котяна убедил многих.

Прибыли все. Ждали только, пожалуй, самых важных гостей — с севера должны были прибыть великий князь Владимирский Юрий Всеволодович с братом Ярославом.

Забава предстояла знатная. В лесах владимирских ещё снег лежал, и вот по этому последнему снегу для великого князя обложили в берлоге медведицу с медвежатами малыми да одним пестуном [15] Пестун — молодой (годовалый) медведь. . Юрий Всеволодович любил такую охоту! Да и мясо медвежье, после того как он целую зиму в берлоге лапу сосёт, хорошо очищается, теряет резкий запах, делается мягким и рассыпчатым. Осенью-то его, косолапого, только из-за шкуры бить можно. Ну что ж, придёт осень, добудем и шкур медвежьих.

Князя одевали для охоты. Кафтан посвободнее, сапожки любимые его, разношенные, перстатые рукавицы. Вот только шапку никак не могли подобрать. Юрий Всеволодович раскапризничался, какую бы ему не предлагали — ни одна не нравилась: то слишком новая, то не в цвет, сукна алого, то, видишь ли, мала, а то ещё не знамо что.

— Да ты скажи, какую тебе хочется, батюшка, мы враз подберём, — чуть ли не стонал старый слуга великого князя.

— Я вот тебе дам — какую! — ругался князь. — Была ведь шапка моя всегдашняя, куда дели?

— Так ты ж её отверг, кормилец! Вон она лежит!

— Ничего не она! Я ту шапку помню! Та — счастливая, на охоте удачу приносила мне. Ни разу зверь меня даже не оцарапал! Вы что же — погибели моей хотите?

— Ну-ко, вот эту ещё попробуй, батюшка...

Нет, не нравилась и эта. Косо как-то сидит, весь вид портит. В самом деле стало казаться, что та шапка, про которую говорил, была удачливая. Хорошо мужику: у него на все случаи одна, нахлобучил — и пошёл.

— Жарко стало. Пить дайте!

Слуга, который помоложе, кинулся за питьём. Старик же схватил что-то из одежды и принялся обмахивать князя, словно опахалом, гнать свежий воздух. Полетела пылища. Юрий Всеволодович подумал, подумал и соизволил чихнуть. Потом ещё раз, со смаком, потом ещё — и так до пяти раз, пока не успокоился.

Старый слуга стоял ни жив ни мёртв.

Неожиданное чханье привело великого князя в благостное расположение духа. Словно вычихал утреннюю дурь. С лукавой усмешкой глянул на старого слугу:

— Ишь ты! Из тебя, что ли, пыль-то выходит, а, Яков?

Тот расцвёл в ответной улыбке всеми морщинами:

— Из меня, уж песок сыплется, государь-батюшка!

— Ну гляди, — вдруг притворно нахмурился великий князь. — А то и на покой пора? Зачем ты мне тут нужен чихать от тебя каждый раз?

— Да я... Да как же...

— Ладно, ладно, шучу. Этот ещё куда запропастился? Пить хочется!

Молодой слуга с подносом, на котором стоял кувшин и глубокая чарка, уже просовывался в дверь. Запахло квасом с хреном и мёдом.

— Сюда давай, сам налью... А ты пойди-ка, спроси там — скоро ли? Да князь Ярослав готов ли?

Великий князь налил себе квасу, недовольно поморщился — на поверхности плавала мятая брусничина, плохо процедили, но справился с собой и выпил. Квас был холодным, ядрёным, ударял в нос, глаза заволокло слезой. После второй чарки захотелось рыгнуть, и Юрий Всеволодович рыгнул. Знатный квасок! Умеют бабы.

В светлицу вошёл, предварительно покашляв за порогом, главный княжеский ловчий Ефрем, Мужчина он был росту огромного, слыл грубияном и сквернословом, но великого князя отчего-то смущался и разговаривал с ним голосом тихим и воркующим, как у голубя. И никогда сам разговора не начинал, ждал, когда спросят.

— Ну, что там? — спросил Юрий Всеволодович.

— Так точно, великий княже, — заворковал Ефрем. — Уже и ехать пора, из леса человек прибяжал, говорит — шаволится недмедица-то, голос оттудова подаеть. Самое время бы её тово, этово.

— А князь Ярослав? Готовы ли?

— Так что ждуть. Уж все готовы, одного тебя ожидають, государь.

— Яков, шапку! — потребовал Юрий Всеволодович.

Не глядя схватил ту, что подал ему старый слуга, нахлобучил и широким шагом вышел вон. Следом за ним заспешил огромными ножищами Ефрем.

— Ехать-то долго? — спросил великий князь, не оборачиваясь. Знал, что будет услышан.

— Недалече ехать, совсем тут рядышком. Часу не будет.

— Поразвели медведей-то, прямо под городом, — пошутил Юрий Всеволодович. — Этак и в лес скоро войти нельзя будет.

— Дак что ж... Недмедь — это дело такое... Где ему охота, там и ляжеть... Что с им сделаешь...

— Ну ладно. Это шучу я.

На дворе и вправду все были уж готовы. Брат Ярослав, завидев великого князя, снял шапку и поклонился первым, за ним — остальные. Свора собак, удерживаемая на постромках дюжим выжлятником, радостно залаяла, понимая, что раз сам князь вышел, то сейчас и отправляться.

Тотчас же и отправились.

День был пасмурный, но тёплый. Конские копыта чавкали в апрельской дорожной грязи, по жухлой траве, не пуская собак в грязь, вели свору. Ярослав Всеволодович подъехал к брату вместе с сыном Александром.

Для мальчика это была первая медвежья охота, и он весь был охвачен тревожным предчувствием, сидел весь напряжённый, то и дело оглядывался по сторонам, словно ожидал, что каждый миг может медведище выскочить из-за дерева. Что тогда делать?

— Что, Ярославич? — добродушно спросил своего любимца великий князь. — Боязно?

— Поздоровайся с дядей-то, — упрекнул сына Ярослав Всеволодович. — Что насупился, как неродной?