Александр Филимонов - Битва на Калке. Пока летит стрела

— Здравствуй, дядюшка Юрий, — словно спохватившись, сказал Александр и с облегчением улыбнулся, осознав, что раз здесь великий князь, то и плохого ничего не может случиться. А ведь полночи не спал, переживал. — Было боязно немножко, а вот теперь — ничего. Прошло. А медведица большая?

— Большая, — ответил Юрий Всеволодович, с любопытством разглядывая румянцем наливающиеся щёки отрока.

— Вот бы на меня она выскочила! Я бы её!

— Ты только, Ярославич, не суйся там, куда не следует, — сказал великий князь. — Сперва приглядись, как другие работают, потом научишься — будешь медведей этих в одиночку брать!

Мельком глянул на брата: понравилось ли тому, что сына назвал Ярославичем, как взрослого? Ярославу, судя по его довольному виду, понравилось.

— А почему с нами князь Василий не поехал? — спросил Александр. — Я его ужас как люблю! Мы с ним такие дружки! Он, наверное, не знал, что я тоже буду — вот и не поехал, да, дядя Юрий?

— Дела у него дома неотложные, — ответил Юрий Всеволодович.

Ростовский князь Василько, сын Константина, не слишком любил бывать во Владимире. И великий князь подозревал, что именно из-за нелюбви к нему, родному своему дяде. Хотя, став великим князем, никакого зла Юрий Всеволодович племяннику не причинил, наоборот — всегда старался помогать ему. Совет дать или ещё что. Когда отец его, великий князь Константин, чуя близкую смерть, передавал Юрию великое княжение и мирился с ним на смертном одре, тогда неё и упросил брата стать юному Васильку вторым отцом. Над телом умирающего Константина Юрий Всеволодович дал в том клятву и с тех пор ни разу её не нарушал, уважал себя за это, считая, что, отплатив Константину добром за все унижения, исполнил свой христианский и человеческий долг. Но кто знает, что перед смертью Константин наговорил Васильку? Что тот замышляет, прикидываясь любящим племянником? Юный Александр Ярославич прав в своей детской непосредственности: нужно было позвать на эту охоту Василька из Ростова и в дальнейшем всегда приглашать его. Пусть на глазах будет, так спокойнее — и великому князю, и всем.

«Да что это я? — вдруг оборвал свои мысли Юрий Всеволодович. — Чего такого мог брат Константин своему сыну наговорить про меня? Уж Константин-то никогда не хитрил, не лукавил, и помирились мы с ним хорошо. Ярослава-то он не позвал к смертному ложу своему! Потому что видел его насквозь, душу его неверную, лукавую! Я вот люблю Ярослава, брат он мне, а всё про него знаю. Много на нём грехов, ой, много! Отнять у него нужно сына Александра под каким-нибудь предлогом: пусть-де у греческих книжников во Владимире обучается премудростям науки! Умная голова князю никогда не помешает. А что он в Переяславле видит? Отцовские безобразия, да и только. Нет, это именно Александру надо будет великое княжение передать!» — подумал неожиданно для себя Юрий Всеволодович, и мысль эта была такой сильной и ясной, что у него горло перехватило. Он с натугой стал прокашливаться, чувствуя, как на него сразу все обернулись. Один Александр смело приблизился и, еле дотягиваясь, стал стучать кулачком великому князю промеж лопаток.

«Ему, ему передать престол Владимирский, Александру, больше никому!» — подумал Юрий Всеволодович, переводя дыхание.

— Вот спасибо, удружил, Ярославич! — поблагодарил он мальчика. Оба засмеялись.

— Чем это ты так поперхнулся, великий князь? — ревниво спросил едущий неподалёку Ярослав, будто чувствуя, что между Юрием Всеволодовичем и Александром возникли некие новые отношения. — Меня бы лучше попросил, я же рядом.

— Сворачивай! Сворачивай! — донеслось спереди.

Свернули с дороги в лес. Под копытами захрустел подтаявший снег, все разговоры смолкли, словно люди боялись спугнуть зверя. Впрочем, замолчали по привычке давней, охотничьей — в лесу не шуми, слушай больше. Перед княжеским выездом бежал, неловко переваливаясь в войлочных сапогах, человек — показывал дорогу.

Ещё пришлось проехать достаточно, пока за деревьями не показался кафтан Ефремова помощника — мужика бессловесного и почти глухого, с которым один ловчий и умел разговаривать.

Спешились, пошли пешком. Лошадей привязали к деревьям, оставили сторожей. Помощник Ефрема, сам похожий на медведя, почтительно подковылял, поклонился в пояс.

— Там, — хрипло произнёс он, указывая пальцем куда-то вдаль. Там ничего не было видно, кроме леса.

Пошли туда, куда указал мужик. Идти пришлось ещё долго, пока не открылось место, подготовленное для охотничьей забавы.

Широкий и неглубокий лог, полный рыхлого снега, одним концом своим упирался в подножие поваленных деревьев — то ли буря их повалила, то ли землю подмыло дождём — они и рухнули. Рухнув, образовали корнями могучий навес. Под этим навесом и была берлога. Устраиваясь на зиму со своим семейством, медведица по-хозяйски навалила сверху ещё разных сучьев и еловых лап, так что укрепление получилось надёжное. Зев берлоги был слегка растревожен жердями загонщиков, которые уважительно держались на некотором расстоянии. Длинные их жерди были наготове. Из берлоги слышался ровный низкий рык обеспокоенного зверя. Иногда в него вплеталось слабое тявканье проснувшихся медвежат и ломкий рёв молодого пестуна, которого мать, видно, допустила в берлогу зимовать. Впрочем, если лето было щедрым на еду, такое случалось часто.

— Это ей лет восемь будеть, — задумчиво, созвучно с медведицей, проговорил Ефрем, с виду — весь внимание и настороженность.

— Почему — восемь? — жадно спросил юный Александр, сжимавший сейчас обеими руками копьё.

— Такая у неё... этот... возраст. От двух помётов детки с ей тама, — пояснил Ефрем. — Когда молодая, так не пустить. А старая, так ей всё одно: то детки и это детки, давай, залязай.

Александр задумался. Потом порывисто вздохнул и отважно пошёл прямо по снегу к зеву берлоги.

— Ярославич! Погоди! — воскликнул великий князь. И, махнув рукой загонщикам, велел: — Начинай там!

Те послушно полезли вперёд, целясь концами жердей в чёрную дыру. Просунув жерди внутрь, они стали ворошить там, совсем как бабы ворочают горшки в печи ухватами.

Страшный рёв был им ответом. Из дыры высунулась огромная медвежья голова, лапой махнула по одной жердине — державший её загонщик покатился с откоса вниз. Тут же другие стали тыкать в медведицу, отвлекая её от упавшего. Схватив зубами жердь, медведица перекусила её и отступила, пропав в темноте лаза. Оттуда послышался высокий медвежий крик, полный страдания.

— Это она сеголетка свово дерёть, — пояснил Ефрем Александру.

Великий князь приказал ловчему ни на шаг не отходить от княжича, и Ефрем держался рядом, как привязанный. — Сильно обозлилася. Счас вылетит, держись!