Евгений Иванов - Меткое московское слово

Для того чтобы уяснить себе содержание и смысл приводимых далее в этом разделе кратких острословиц, необходимо знать, хотя бы поверхностно, быт московских портных. Мне кажется, что в этом помогут помещаемые ниже краткие сведения, получением которых я в значительной степени обязан мастеру-пошивщику Василию Ивановичу Романову, встреченному мною в Москве.

Главные поселения мастеров портновского производства, связанных с Москвой, были в Можайском уезде Московской губернии (где около девяноста пяти процентов всего населения, целыми семьями, занимались этой работой, четыре процента — починкой и выработкой обуви и один процент — кузнечным ремеслом), в Белоомуте (где несколько тысяч дворов принадлежали сплошь мастерам-пошивщикам и где поэтому концентрировались крупнейшие для Москвы фабрики готового платья: Мандля, Петухова, Геляссена, Розенцвейга, Конкина и др.), в Бронницком уезде, меньше других — в Серпуховском уезде и, наконец, в Тверской губернии, преимущественно по Почетовской волости. В самой Москве оседали портные чаще всего по 5-й Тверской-Ямской улица, носившей среди них шутливое прозвище «Котяшкиной деревни», по Косому переулку, на Живодерке, в Чухинском переулке, по Козихинским переулкам, на Бронной улице, на Сухаревском рынке — по различным квартирам, и так называемые «раки» — на Хитровом рынке и в Зарядье. Последние жили в квартирах, напоминавших норы, и занимались перешивкой «темных», т. е. краденых, вещей. Прозвали их «раками» за безвыходную нетрезвую жизнь в трущобах и за постоянную работу в скрюченном положении. Заказы для них состояли в экстренной перешивке одного фасона носильного платья на другой, что требовалось для удобной и безопасной перепродажи похищенного на рынке ворами.

Были еще «портные-бесквартирники», жившие только в помещениях своих временных хозяев.

Воспоминания о бытовой стороне у опрошенных мною мастеров прочно связаны с именами и характеристиками хозяев. Приводить подробно пестрые пересказы, к сожалению, по объему материала, почти невозможно, и поэтому я ограничусь краткими, особо припоминающимися сведениями.

Славились в Москве несколько крупных портновских фирм.

«Жорж» — под отелем «Дрезден», против дома бывшего генерал-губернатора на Тверской. Владелец этой фирмы был популярен как выдающийся брючник-закройщик. Его искусный покрой мастера портные узнавали по первому взгляду. Ошибок, каких-либо неточностей в его искусстве не допускалось. «Выкроит Жорж, — говорили, — так, что художнику не нарисовать». И действительно, всю жизнь — с молодых лет до старости владелец фирмы занимался только этим видом работы, отказываясь от всего другого и передавая всю более крупную заготовку помощникам. Это был какой-то фанатик брюк, профессиональный укрыватель кривых ног столичных щеголей.

Самая старая французская фирма «Айе» была на нывшей Тверской улице. Расцвет этой фирмы относится к 60-м гг. прошлого столетия. «Айе», являясь как бы историком и законодателем московской моды, одевал всех щеголей и любителей выделяться костюмом. У него одно время одевался Лев Николаевич Толстой, считая его лучшим портным Москвы.

«Сиже» помещался на углу Малого Гнездниковского переулка, имел громадный выбор заграничных материалов, новых по рисунку и «единственных» для покупателей. Одной и той же ткани, купленной у Сиже, нельзя было увидеть на двоих, тем более на нескольких лицах.

Но чаще всего вспоминают мастера в своих острословицах «московского француза» Оттэна, обосновавшегося на углу Тверской улицы и Леонтьевского переулка. Мастерская Оттэна существовала более пятидесяти лет и считалась самой богатой. Владели ею два поколения хозяев. Мастера приходили к Оттэну подростками тянуть свою тяжелую лямку, учились у него, росли, женились, старились и доживали свой век. Последний из Оттэнов — Леопольд Карлович окончил русский университет и ездил специализироваться в парижскую Академию кройки. Владея тремя языками, одетый с иголочки, по последней моде, разъезжая на собственных лошадях, этот мастер-хозяин производил впечатление столичного избалованного барина. И как-то не вязалась с его фигурой та слава, которая пережила Оттэна. О Леопольде Карловиче портные рассказывали как об удивительном, талантливом «ругателе». Знал он это дело, как и свое портновское, на высший балл. Ругался площадной бранью так, что мастеровые — специалисты такого жанра — вставали в тупик, почесывали в затылках и не знали, что ответить.

— Не скажет, а кипятком ошпарит, — поясняли мне, — черт его знает, откуда что только берется! И слов таких ни от кого не слыхивали! Не только мать вспомнит, а и бабку, дедушку, жену, тещу, всех в доме — иной раз в стихах. Тьфу ты!.. Куда ораторственный человек и с народом хорошо говорил, умел.

Любил иногда этот самодур и безобразник и «пошутить». Увидит, что в магазин пришла за заказом или с сдачей готового какая-нибудь молодая женщина — жена или родственница мастера, сделает вид, что не замечает ее, повернется к ней спиной, позовет кого-нибудь из пошивочной, подмигнет глазом и начнет нарочно распекать, пересыпая речь смачными словечками. Пустит в ход, желая щегольнуть, весь свой богатый лексикон. Несчастная женщина краснеет и не знает, что ей делать. А потом, истощив запас брани, Оттэн повернется и подчеркнуто вежливо скажет:

— Ах, мадам, извините, не видал вас! Пожалуйста, извините, я нечаянно… Чем могу вам служить?

Унижая своих подчиненных, издеваясь над материально зависевшими от него людьми, Леопольд Карлович особенно любил тех мастеров, которые из угождения своему принципалу или по природному «таланту» могли «соответствовать» ему в словоизвержении, отличал их, награждал и всячески выдвигал.

Об остальных владельцах более или менее крупных фирм и магазинов готового платья, как о не связанных с слышанным мной острословием, не упоминаю.

Быт портных был колоритен и своеобразен.

Придет мастер к хозяину в теплое время в нижнем белье и «калижках» (кожаная обувь, опорки) и скажет:

— Хозяин, посадишь работать?

— А где раньше-то работал? — спросит его владелец пошивочной.

— У Филимонова на сюртуках сидел…

— Ну, иди…

И сделка совершена. Цена за работу была почти у всех одинакова — о ней и не говорили. Работает мастер до субботы, а в субботу идет испытывать хозяина:

— Заплати, хозяин, за две вещи! Не докончил одну — дай вперед на чайную…